– Эй, длинная, – обратилась ко мне жучка, не придумав еще прозвище. – Смотайся, разыщи.

Пошла. Обнаружила охранников в траве неподалеку от лесоповала. Они безмятежно спали, протянув ноги к угасающему костру.

– Гражданин начальник, – потеребила я за плечо главного, старшего сержанта Семенова.

Он разлепил один глаз и долго соображал, что происходит.

– Пора в лагерь возвращаться, – подсказала я.

– А, да, идем, – опомнился он, широко зевнув. – Ибрагимов, подъем!

Эта ситуация настолько обескуражила меня своей несуразностью, что на следующий день я решила попытать Лиду. Несмотря на то что в разгар рабочего дня всегда было шумно, я сохраняла осторожность.

– Слушай, Лида, – прошептала я, – не пойму, как же наши конвоиры могут спать на посту. Они же охранять обязаны!..

Солагерница выпрямилась и вытерла пот. Грязные пальцы проложили на ее лбу темные дорожки, но я промолчала. Смысл вытирать? Не сейчас, так через полчаса вымажется. Все мы приходили на базу одна другой краше.

– А чего им суетиться? – ответила Лида, положив топор и восстанавливая дыхание. – Их забота – нас туда-сюда водить да худо-бедно за порядком приглядывать. Чтоб не отлынивали, не дрались.

– Не спать же в рабочее время! Вдруг побег?

Лида в ужасе встрепенулась, услышав запрещенку.

– Слово это забудь, – строго вразумила она меня. – И следи за языком.

Лида глазами указала на бригадиршу Римму, энергичную и хохотливую татарку.

– Особенно ее обходи за версту, она особисту13 стукачит. Нина… То, о чем ты говоришь, у нас равно самоубийству. Ну дернешь ты на свой страх и риск. Допустим, и не пристрелят тебя вовремя. Так летом комары зажрут! А зимой от дубака околеешь, в сугробах потонешь. Вокруг – непроходимая тундра да тайга. Понимаешь? Ну куда ты пойдешь, когда впереди сплошь белая пустыня, когда трудно отличить, где заканчивается земля и начинается небо? Куда ты пойдешь, когда пурга валит с ног и присыпает сверху? Ты ж даже не сориентируешься, в какую сторону идти, потому что везде все одинаковое, куда ни посмотри. Местные и те, бывает, заплутают. А если хищник? Нет, Нина, тундра – она тебе самая грозная охранница, ты ее лучше остерегайся. Это верная смерть.

– Неужели ни разу… не было тут? – не унималась я.

– Да ты тише, тише, бога ради, – осадила меня Лида и пригнулась.

«Всегда найдутся смельчаки, которые не побоятся искушать судьбу, – была убеждена я. – Свободолюбивую породу не выведешь».

– Не знаю, – пробормотала Лида. – Не слыхала я ни об одном успешном побеге. Работай давай, не то Римма доложит, как мы с тобой шушукаемся…

Дни тянулись один за другим, и тяжелая работа внезапно стала рутиной. Я приноровилась к топору и делала свое дело сосредоточенно, больше не отрываясь ни на пустой треп, ни на нытье. Жалость к себе ничего не исправит – это я уяснила в первые недели пребывания в лагере.

Но один раз каждодневную рутину разорвало выходящее за любые мыслимые рамки происшествие, которое прямо-таки всколыхнуло лагпункт и пошатнуло устои, заложенные во мне с глубокого детства.

Это случилось ближе к полудню. По лесоповалу пронесся шепот, сначала еле различимый; потом гул стал громче; спустя несколько минут раздались возгласы. Из-за грохота валившихся деревьев, стука по веткам, шелеста листвы и ржания лошадей я не сразу разобрала слово, передававшееся из уст в уста, как эстафета.

Заключенная из моей бригады бросила топор в куст и побежала. За ней увязалась другая. Третья поскакала аж по сваленному дереву. Выпрямив сгорбленную спину, я ошеломленно провожала их взором.

Вот оно, слово-то это. Прозвучало в конце концов отчетливо и настолько бойко, что вывело остальных лагерниц из полузабытья.