Затем он всасывает все, что не вобрала в себя кожа, и я измученно перебираю ногами, потому что жадным ртом и хрипами он снова добирается до междуножья.

Все путается — крутится и вертится — а я чувствую лишь его нахрапистый говор, вибрирующий прямо на моей плоти, и ничего не разобрать — но Везувий однозначно рассержен и увлечен одновременно.

На изгибах ладоней я из последних сил подползаю к краю кровати, когда он снова поднимается, дабы напоить меня.

Удается прихватить головку члена влажными губами, Везувий мешкает лишь пару секунд, но этого достаточно.

Он все-таки сдвигается вправо, но я успеваю лизнуть толстую плоть на конце.

Мужчина сдвигается еще правее, а я ползу туда же.

— Ну, давай, хорошо, — разъяренно кивает Везувий, и проводит рукой по своему лицу, будто царапая. — Я, блядь, не… Я не…

Он наматывает мои волосы на кулак, когда я закрываю глаза и пробую на вкус поверхность ствола, проезжая языком по длине всеми возможными способами, как взбредет в голову.

Недолюбливаю минеты, но сейчас… это возможность почувствовать его, прикоснуться к нему, хотя бы так… все мое тело готово орать от переизбытка ощущений, которые сбиваются в одну мысль:

Я его чувствую. Я поглощаю его. Ласкаю и узнаю. Хочу двигаться и лизать вечно.

Когда он чуть отстраняется, я вынуждена смотреть в его глаза. Везувий превращает мои волосы в неразборчивое месиво, а взмокшее лицо не способно скрыть глубинное переживание растерзанности.

Впадает в странное состояние, когда я стараюсь ублажать его быстрее и сильнее. Ладонь на моей голове теряет твердь, а беспорядочные заходы его вдохов-выдохов перекрывают громкость моего усердного рта. Я думаю… он совсем близко.

— Ты роскошно красива, — путается он в словах, — да, красива, и знаешь это. И ты умна. Хитра. Ты пришла сюда, — его голос истончается, но Везувий тут же исправляется. — Ты просекла, как меня повело от тебя тогда. Пришла сюда и просишь.

Пытаюсь отреагировать на эти бредни, цепляясь потными ладонями за его руку, а он только сжимает мои волосы отчаяннее. Ничего я не «просекла». Он меня бросил в подсобке, а из галереи ушел раньше всех. А как теперь грубо со мной разговаривает…

Не могу надышаться, когда Везувий неожиданно мягко отстраняет меня.

Сижу на пятках, а мир шатается.

Только он, Везувий, в этом мире кажется устройчивым.

— Сюда, вот так. — Он снова тянет мое тело, как пластилиновую куклу, на себя. — Что за черт. У тебя даже киска роскошная, — угрюмо смеется, и похоже, что у Родина тоже насморк.

Я сама развожу бедра пошире, когда его движения по длине члена ускоряются. В его стеклянных глазах нет ни вопросов, ни мыслей, — лишь обнаженные чувства. Вряд ли он ублажает себя, несмотря на то, что сейчас кончит от рывков собственной ладони.

Потом ладонь растирает сперму по моим набухшим складкам. Медленно, но тревожно.

Я кое-как ворочаю языком, сперва облизнув губы. Наверное, и заснуть бы не смогла от усталости. Острота, с которой меня пронизывает страх, удваивает ужас. Я лежу и смотрю на него снизу вверх. Я хочу прикоснуться к нему. Я не знаю, как можно не понимать собственных чувств, но, оказывается, это возможно.

— Я представляла это, — практически шепчу, взмокшие волосы холодом застыли на лбу. — Что мы сейчас делали. Думала об этом. Только…

Его ладонь сжимает мое бедро так накрепко, что приходится сцепить зубы.

— Лгунья, — склоняя голову набок, лицо Везувия расплывается в жесткой улыбке.

— Неа, — мотаю головой. — И я не потому… пришла. Не потому.

Он подвигает меня еще ближе, и мычание-протест невольно соскальзывает с моих губ, когда рука трепетно гладит мои складки и бугорок клитора.