И матрешка сидит со своей мамой и вообще не смотрит на меня, и это, наверное, хорошо.
А потом приходит одна из тех, которые надо мной смеялись.
Дарья. Смехотунчики, овцебык и Поэтус
А она мне говорит – че ржешь.
«Че ржешь, че ржешь». А че я могу сделать? Ну смехотунчики на меня нападают, когда я на него смотрю, на Андроида. Ну ржачный он. Ходит, как в гипс его завернули. Руки-ноги палками торчат. Смотрит как торчок. Если говорить начнет – прям пипец, обтребухаться и не жить, как будто учебник вслух читает. Дроздофил какой-то.
Елтыть, таких вообще надо за решетку, а его к нормальным пускают.
Эх, Синькиной нету, вместе бы поржали. И пофиг, что тут его мамаша. Мамаша у него тоже шизанутая. «Юные леди, чего вы хотите от моего сына?» Без трусов побегать. Детей, елтыть, хотим. Таких же обдолбаев.
Я как его увидела, так и ржанула, не удержалась. Сидит такой, как конь на скамейке. Ыгыгы ходячее. Фу-ты, нет, сидячее.
И тут эта вылезла, Калинка-малинка. Че, говорит, ржешь.
И не ответить ей нормально – мамаша Андроида тут же сидит, и у Калинки папаша сидит, врачихи ходят, сестра на посту дубинит, делать ей нефиг, на меня уставилась. Ну ладно, хорошо. Ну, я мимо прошла. Все равно тут на скамейках места нет, а я че, лысая, стоять тут.
Села. Сижу и думаю – а кто из них куда? Андроид – ну этого к любому доктору можно, этого лечить – не перелечить. А Руслана наша Людмиловна, у нее-то чего заболело? В школе всегда здоровее всех, вообще не пропускает.
Да, в общем, мне пофиг.
Лол, я в первом классе, в сентябре еще, хотела с ней законнектиться. Так хотела. Вот с ней. Чего-то долбануло меня тогда. Сидит такая на задней парте. Как царица. Разодетая вся. Я ходила вокруг нее, ходила. На перемене подсела, сижу, рот раскрыть не могу. А я вообще-то не из таких, чтобы помалкивать, а тут чего-то меня переклинило.
Потом говорю – как, говорю, тебя зовут.
И эта ласково так: Руся, говорит, а тебя – знаю, тебя – Дарья.
Ведь запомнила, что Дарья, а не Даша. Я уже тогда никому не давала себя звать Дашей. Даша. Фу.
И мы иногда играли с ней потом на переменах. У нее в телефоне до фигища всяких игрушек было. Я всегда хотела играть в Соника, а ей нравилось понемножку то в одно, то в другое, и я не спорила.
А потом она пригласила меня к себе в гости. В воскресенье. Адрес объяснила, все такое.
Мне бы тогда еще про нее просечь, но я чего-то лопухнулась. Не, ну я такая прихожу, открывает ее мамаша и на меня вылупилась. А где, говорит, твоя мама. А где ей быть, говорю, дома с мелкими, а может, гулять их повела, кто ее знает.
Чего, думаю, ей моя мама сдалась.
Ну, дала мне тапочки, такие, в виде кроликов. Надевай, говорит. И тут выплывает эта Руся: Дарья, говорит, добрый день. Мама, это моя школьная подруга Дарья, я тебе о ней рассказывала.
Прямо как во дворце. Я чуть не удрала, но не удрала, застыла потому что. Потом отмокла, ноги в кроликов сунула, и эти две повели меня к этой Русе в комнату.
Ошизеть! Целая комната. И там – компьютер! Кресло с колесиками! Еще кресло, мягкое. Еще и табуретка. Кровать под потолком, с лесенкой и с горкой еще. Собачки какие-то меховые. Стол со всякими карандашами и фломастерами. И все для этой одной Руси.
Ну я, когда ее мамаша урулила, ничего, освоилась, и мы еще играли на компе, и потом кидались меховыми этими собачками, и на одной, самой большой, скакали по очереди, и было, в общем, суперски. Еще ее мамаша нам потом чай принесла, на подносе, с плюшками, велела не крошить, но мы все равно накрошили, и никто нас не ругал.
Мы еще после плюшек играли, но Русю позвали обедать. А я такая сижу, смотрю, ну ее мамаша – идем, говорит, Дарья, пообедаем. Ну мне чего, я пошла.