– Независимо от решения суда я подам в отставку и уеду в Танис, – заключил Усеркаф. – Честному человеку в Фивах делать нечего.

– В Танисе не лучше, – Ной пристально посмотрел в глаза Усеркафа. – Таисмет говорила тебе о своих планах? Ты с нами?

Усеркаф надолго задумался.

– Вы вступили на опасный путь. Но я тоже не могу больше жить без цели и смысла, а потом тихо уйти на Запад, в поля Осириса.

Когда Ной уже собирался уходить, в участок привели арестованных грабителей. Их было трое: крестьянин Асут, каменотес Хепи и ремесленник Ирамун.

Больше всего был перепуган Асут, поэтому Усеркаф допросил его первым:

– Рассказывай все, как на суде Осириса.

– Что рассказывать.

– Как вы оказались в гробнице?

– Когда стало нечем кормить детей, мы прекратили работу и потребовали денег. Но денег нам не дали.

– Кто не дал?

– Какие-то люди, которых, как они сказали, прислал сам чати.

– Чем вы занимались?

– Грузили баржи зерном.

– Где брали зерно?

– В закромах царя.

– И куда отплыли баржи?

– Мы слышали, что в западную протоку дельты.

– Ты не сказал этим людям, что в городе голод?

– Сказал.

– И что?

– Меня избили

Ной и Усеркаф переглянулись.

– Ты сможешь подтвердить все, что видел, – Усеркаф придвинул к нему лист папируса.

– Да. И не только я. Все, кто грузил баржи, могут это подтвердить. Нас обманули. Не заплатили ничего. Но я не умею писать.

– Я сам все напишу, а ты поставишь свою закорючку. Назови имена тех, кто работал с тобой.

Асут назвал.

– А теперь рассказывай, как вы проникли в гробницу.

Усеркаф и Ной слушали, как все трое на протяжении многих дней обдумывали план и воровали инструменты. Как потом подпаивали стражу и пробивали ход в подземную камеру гробницы.

– Погребение было защищено плитами и покрыто щебнем. Мы убрали щебень и отодвинули плиты. Под ними оказалась камера, а в ней известняковый саркофаг. Этот известняк, я знаю, он из мемфисских каменоломен.

– Что было написано на саркофаге?

– «Является и милостива к вам Амон-Асет».

Ной и Усеркаф опять переглянулись.

– Так, и что было дальше?

– Ничего. Это был кенотаф[48]. Мы разжились только небольшой погребальной фигуркой. Я подумал, что ее нарочно оставили на саркофаге в насмешку над теми, кто проникнет в гробницу и найдет ее пустой.

– Где она?

– Что?

– Эта фигурка.

– Я швырнул ее в кучу мусора. Мы были очень рассержены и поэтому расписали стены всякими каракулями, нацарапали разные нехорошие словечки.

– Так. Завтра утром ты принесешь мне погребальную фигурку. А теперь можешь идти. Вы тоже – Усеркаф зло посмотрел на остальных, – и не дай вам боги еще раз попасться мне на глаза.

Выйдя из полицейского участка, Ной пересек Город мертвых по диагонали, сокращая путь к казармам фиванского корпуса. Бледный призрачный свет сумерек заливал многочисленные надгробия. По небу беззвучно проносились тени летучих мышей.

Луна осветила огромный барельеф лежащего шакала – символа местного братства жрецов, управляющих вооруженными стражниками и дрессированными животными. Пугающее изображение шакала присутствовало и на всех печатях гробниц, но это никого не отпугивало.

До самых казарм его преследовала мошкара, потом к ней присоединялись тучи ос, буквально кишевших в воздухе возле боен. От дурных запахов и едкой пыли перехватывало дыхание.

Стены казарм казались красными от факелов, чадивших в руках снующих чернокожих слуг.

Ной ждал. Только через полчаса нашли офицера, подтвердившего его личность.

Идя в сопровождении часовых вдоль длинных, приземистых строений, он профессионально всматривался в лица идущих навстречу воинов. Почти все они отличались от египтян. Черные – выходцы из южных стран, светлые – ливийцы и семиты. Ливийцы были высокого роста, подтянуты и костлявы, со светлой, как у египтян кожей. Семиты более приземисты и почти все горбоносы. Навстречу шли и совершенно незнакомые ему воины, черные с толстыми руками и ногами, огромным брюхом и свисающими на плечи длинными космами спутанных волос. К их спинам и лодыжкам были привязаны хвосты пантер.