Очнувшись от воспоминаний, сделала первый шаг. Место укола на бедре защипало, напоминая об инциденте в поезде. У неё не было ключа, но она знала, что один всегда хранился в небольшой трещине в фундаменте. Всего же было три таких ключа: один сейчас держала в руке Лана, замерев перед отпертой дверью, другой всегда был у Агаты, судьба последнего была ей неизвестна. Видимо, он был утерян ещё до её рождения.

Распахнув дверь и шагнув внутрь, она втянула носом до боли знакомый запах и прислушалась к себе.

Что она сейчас чувствует? Облегчение, скорбь или что-то другое? Она сама себе боялась ответить на этот вопрос.

Внутри дом казался необитаемым. Всё тот же пол из грубо струганых еловых досок, отполированный до блеска за более чем сотню лет, покрытый тонким слоем пыли. Вся та же мебель – из самого доступного и дешёвого материала: дерева. Лана ненавидела эту мебель, ненавидела каждую вещь, как и весь этот дом. Её раздражало, когда кто-нибудь с умным видом утверждал, что дерево – это тёплый, живой материал. В мёртвом доме не могло быть ничего живого.

Прислушивалась к себе и призракам прошлого, что жили буквально в каждом углу. Всё здесь казалось её теперь чужим. В её маленькой квартирке не было ни одной детали, сделанной из дерева: пластик, металл, стекло и ничего, что напоминало бы ей о той старой жизни, наполненной страданиями. Она вычеркнула все несчастливые годы, как только приняла решение не возвращаться. И она держала слово! До сегодняшнего дня.

Больше часа она в темноте бесцельно бродила по дому, то беря в руки свои детские фотографии в рамках, расставленные на каминной полке, то пробегая пальцами по салфеткам, что крючком вязала Агата, то прикасаясь к поникшему букетику синих незабудок в вазе, который казался здесь не к месту. Хозяйка этого дома никогда не любила цветы.

Она совсем продрогла. Температура в доме была не намного выше уличной. Видимо, электричество было выключено для безопасности. Всё ещё в верхней одежде, она подошла к щитку и щёлкнула рубильник. При свете всё выглядело не таким пугающим. За годы её отсутствия, в доме не произошло никаких изменений, не считая огромного, серого холодильника, который заменил несуразное белое чудовище. Сколько себя помнила, тот грохотал так, что она верила, в живущего в нём монстра, время от времени, напоминавшего о себе громким рыком. Над деревянным столом большой кухни, всё так же поблёскивая, висели всевозможных размеров почерневшие сковородки и кастрюли. Агата не любила яркий, дневной свет – особенно зимой – тяжёлые шторы и сейчас были сомкнуты. На потёртой тахте стояла корзина с разноцветными клубками пряжи и торчащими в разные стороны, словно спина дикобраза, крючками. Лана потянула вязанное розовое полотно, когда-то бывшее её детским свитером, с воткнутым в него длинным костяным стержнем, загнутым с одной стороны.

«Так и не закончила…»

От этих мыслей её отвлёк стук в дверь.

– Ты приехала, девочка, – грустно улыбнулся Ян, запирая одной рукой дверь, в другой он держал её дорожную сумку. – Кажется это твоё?

– Да, спасибо. Совсем о ней забыла, – сказала Лана и оказалась в объятьях единственного родного человека.

Единственного ещё и потому, что рядом с ним её фобия мирно дремала.

– Почему не сообщила, когда придёт поезд? Я бы встретил, – упрекнул Ян, отстраняясь.

– Не хотела тебя отвлекать от работы.

– Глупости, – отмахнулся он. – Я взял пару дней отгула.

– Ты хорошо выглядишь, – сменила она тему и сделала пару шагов назад, чтобы как следует разглядеть, стоящего перед ней мужчину.

За годы, что они не виделись, её дядя почти не изменился: такой же подтянутый, высокий, без единого, седого волоска в густой, тёмной шевелюре. Всегда в неизменном твидовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях и прямоугольных, узких очках – хамелеонах. Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком, он был довольно привлекательным и Лана, в который раз задалась вопросом: Почему он до сих пор не женат?