Там прыгали на скакалке, отжимались от пола, качали пресс…

—..??? Когда ты ходил!?

– С двенадцати до двадцати двух лет. Пока в Литву после института не переехал. Корты были в пяти минутах от дома, где я жил, можно сказать, под окнами.

– … Подожди, ты хочешь сказать, что всё это было тогда… гмм… ну… когда…

– Ну да… было больше, наверное, тогда. С возрастом мышцы убывают, жир прибавляется. Я набрал килограмм пятнадцать с тех далёких пор. Я давно уже не занимаюсь в спортзале набором мышечной массы. Так что, думаю, что тогда было не меньше. Жира, правда, не было. Совсем не было… На пляже мне тогда говорили, что на вас можно изучать мышечную анатомию.

– Оронов, у меня были гм… учебные пособия, я их перелистывала… иногда, – задумчивость долго переваривалась работой мышц её лица. – Оронов, ты что, не мог показать мне всё это тогда?

…«О, Бог ты мой! Как нелегко мне было тогда!»

– Гк-хм… ну да… моя вина…

– Ненавижу… псс… Я хочу это царапать, – она стала водить ногтями по его «стиральной доске» на животе.

– Царапай, это часть твоей путёвки, включено в Аколь калюль и полезнее пирожных из русского кафе.

– Хм. Хм. Хммм… А ты, блять, крети-и-ин, не-на-ви-жу… Псс, псс…

– Гарик… ххх… – связав кисти её рук своими пальцами, его губы без труда находили в прорехе переплёта только ему знакомые места.

– Оронов… откуда… ты знаешь, что целуя глаза… – Избирательность его губ ломала все её стереотипы.

– Гарик, не надо… они… Ххх…

Переписывая черновик пособий, он быстро наполнял соком предметы её стеснения.

– Оронов… ты… ххх… Откуда… ты… знаешь… Где ты… ххх… постиг эту науку…

Прижимаясь головой к мутону её чернобурки, он привычно нашёл губами сафьян на внутренней стороне её ног.

– Оронов… я… ххх…

Вдыхая аромат её влажной духоты, он открывал языком коробочку слипшегося монпансье.

– Гарик… ххх… не надо… я ххх… не люблю… это… Ххх…

Взяв её палец в свою руку, он отыскал им улитку её естества.

– Оронов… Я… ххх… Я так не привыкла..??? Ххх… ххх… Где ты..?

Он перестал придерживать момент совместной истины.

– Ойййй… мммм… нуууу… ххх… Ещё…

Он стал чередовать отжимания от пола с прыжками на скакалке.

– Оронов… Ойййй… Ххх… её фальцет перерастал в глубокой грудной голос, – Это моя… Оооо… – она прикрывала второй ладошкой тахикардию в собственной груди – Ххх… долго-играххх-ю-щая… Всёёёёооо…

Убирая губами пот с её лба, он медленно расстался с треугольником её женской сути.

– Оронов, оййй… – больше всего ей хотелось сейчас порвать хрестоматийный текст своих тридцатилетних проб, – Оронов, у меня ххх… были… посо-би-ххх… Не-наххх-вижу…

Откинувшись на спину, он прижал к своим губам мокрый палец пришедшей к финишу ни с кем не сравнимой черепашки…

– Фуу… Лежи-лежи. Перетрудился… Хочешь, я тебе кофе сварю?

– Нет… Не хочу…

– А что ты хочешь?

– Я боюсь, что ты… испугаешься настоящей правды.

– Постараюсь нет, псс.

– Я хочу, чтобы ты сыграла со мной в игру «доверие»

– А как в неё играют?

– Я хочу, чтобы ты села мне на грудь, повернувшись ко мне спиной. Доверься мне.

– Зачч-еем? Почему на грудь? И почему спиной?

– Я буду кушать всё, что пониже спины. Мне будет вкусно. Потом съем всё, что выше поясницы. Там у тебя одна из самых сильных эрогенных зон. Тебе тогда не надо будет прятать от меня игрушки и глаза. Тебе так будет комфортнее. А потом я… Я ещё не решил, что потом…

– Оронов, откуда ты всё знаешь? Где, когда и с кем ты постиг эту науку?

…«О Бог ты мой! Заклятая жрица любви моей! Желанная дьяволица моей ненависти! Знала бы ты, какого монстра ты породила, прикрыв тогда за мной дверь в своей шяуляйской квартире!»

Восьмёрка его внутренней таблицы умножения, состоящая из четырёх лет жизни в Литве, с неистовой местью каждой встреченной им женщине, в сочетании с четырьмя годами «доженатой» жизни в Америке, с её производительностью труда и быстротой принятия решений, выдавала убойный результат. Каждый раз мысль о величине этой цифры бросала его в пучину брезгливого отвращения.