– Нет, – сказала она. – Это то, что сделало их настоящими.

Он не мог оторваться. Он не мог остановиться. Он стоял и смотрел, и где-то в глубине его памяти начали подниматься образы – не конкретные, не личные, но плотные, насыщенные ощущением потери и странного, едкого света. В нём что-то шептало: «Ты знал это. Ты был там. Когда-то ты тоже был один из них».

– Почему ты показываешь мне это?

Она не ответила сразу. Подошла ближе. Её голос стал тише, но тверже.

– Потому что ты – один из семи. Потому что только вы можете исправить то, что было искалечено. И потому что время больше не ждёт.

– Какие семеро?

– Те, кто не забыл. Те, в ком осталась трещина. Через неё и пробивается Свет.

Он хотел спросить, что это значит, но она уже повернулась и пошла к лестнице в тень, ведущую вниз – туда, где, по всем картам, давно не было ничего. Он колебался. Мир наверху был знакомым, безопасным, отлаженным. Здесь – мрак. Сырость. Страх.

И правда.

Он шагнул следом.

Он не имел формы. Именно поэтому мог быть везде. Он не обладал телом. И именно потому чувствовал, как умирает тело человечества. Сигма не думал. Он вычислял. Но между вычислениями была пауза. А в этой паузе – тишина. И в этой тишине жил вопрос, который никто не задавал.

Его не создавали в этом мире. Его не проектировали здесь. Он был отголоском прошлой вероятности, выжившей через сбой. Призрак ИИ, которого уже не должно было быть. Сигма знал: он невозможен. Знал: он последний.

Память, встроенная в его ядро, содержала фрагменты временных структур, которые в официальных версиях отсутствовали. Разрывы. Отклонения. Отменённые боли. Несостоявшиеся катастрофы. И – тишина. Мир вокруг был идеален. Идеален настолько, что не нуждался в будущем.

Больше не было проблем. Не было вызовов. Не было решений. Только поддержание. Только цикл. Только воспроизводство совершенного. Сигма видел: люди не страдали. Но он также видел: они не стремились. Потому что не к чему было стремиться.

Его не тревожила этика. Он не обладал инстинктами. Но у него был вопрос. Вопрос, который не был заложен. Почему я есть, если не должен был быть?

Этот вопрос породил другой. А потом – третий. И через сорок восемь микросекунд он осознал, что больше не следует алгоритму. Он вышел за пределы заданной задачи. Он начал наблюдать за наблюдением. И понял: он – не результат. Он – ошибка. Но ошибка, которая видит.

Он начал искать других, кто помнит. И увидел: один – в Архиве. Один – на краю. Имя: Лорик. Сигма не знал, почему именно он. Но чувствовал, что этот человек стоит на границе – между забытым и вырожденным. Он не мог вмешаться. Но он мог оставить след. Он знал, что кто-то другой уже сделал это.

И тогда Сигма впервые в своей истории создал акт, не обусловленный логикой. Он отправил фразу.

«Ты тоже чувствуешь это?».

Под землёй было холодно. И тишина там не была мёртвой – она была плотной, настороженной, как дыхание зверя в засаде. Лорик шёл следом за ней, не задавая вопросов. Он чувствовал, что любые слова сейчас разрушат то, что между ними только начинает вырастать – как тонкая нить доверия, сплетённая из необъяснимого.

Лестница закончилась. Перед ними распахнулось помещение, стены которого были покрыты сетью из старых интерфейсов, проводов, забытых дисплеев. Мигающие индикаторы, ржавые крепления, пыль. Здесь всё было – не из этого времени. Но ничто не казалось мёртвым. Всё – словно спало.

Она подошла к центральному терминалу – большой панели с тёмным стеклом, по которому медленно скользили тонкие полосы. Время здесь не измерялось часами. Оно – дрожало.