По левую руку от Бойцова расположился завгар, Николай Павлович Хныкин, в постоянно замасленной куртке, несмотря на теплую погоду. Настоящий «Кулибин», благодаря которому весь автопарк и изрядное количество сельхозмашин, тракторов и комбайнов чаще работали, чем стояли в ремонте. За это Хныкина председатель уважал и прощал время от времени различные вольности, как нынешнюю. Завгар, несмотря на ранний час, был явно навеселе… В районе же Бойцовского технаря люто ненавидели за привычку всеми правдами и неправдами выколачивать у прижимистых снабженцев запчасти и ГСМ на свою технику. С техникой он ладил не в пример лучше, чем с людьми, был косноязычным и молчаливым.

Местный ветеринар и зоотехник, Тарас Николаевич Золотаренко, в вышитой украинской рубахе с расстегнутым воротом, блистал запорожскими усами подковой и молодецкой статью, но отличался тонким бабьим голосом, совсем не вязавшимся с его бравым видом. Впрочем, специалистом он был хорошим. Находившиеся в его ведении лошади справно жеребились, коровы телились и доились, свиньи поросились и быстро нагуливали вес. Подчиненные доярки и скотницы у Золотаренко так же регулярно беременели, не отставая от скотины. Продавщица Наташка из Черневского ПОСПО, не пропускавшая сплетен, особенно если они касались альковных тайн, хихикая рассказывала по секрету селянкам, про законную жену Золоторенка – Фиму, высокую, худую, изможденную пятью ребятишками, женщину с мешками под постоянно сонными глазами. Что, мол, она, ставила дома свечку под образами каждый раз, когда узнавала о новом увлечении мужа в свинарнике или коровнике, ибо ее здоровья на него явно не хватало. Местные же мужики, возможно, завидуя популярности Тараса у женского пола, язвили, что колхоз «Борец» мог смело благодарить Золотаренка и за личное участие в регулярном приплоде у кобыл, свиней и коров.

Агроном, Наум Иванович Маргулис, средних лет заумный еврей в роговых очках, постоянно всем говоривший, что Ивановичем его записали в свидетельстве о рождении Бериевские антисемиты, а на самом деле он что ни на есть Иосифович, сидел напротив председателя спиной ко входной двери кабинета. Попав лет десять назад в колхоз по распределению, Маргулис был довольно толковым специалистом, но в селе его не любили за заумность, постоянное нытье и неряшливость. Лет пять назад он пытался было съехать в Израиль, но получил от КГБ от ворот поворот, на основании русского отчества, а по сути, потому что агроном на селе человек нужный, а сионизм – зло. После этого он готов был постоянно стонать и жаловаться на все и вся, на притеснения, которым он, по его словам, якобы постоянно подвергается. Но местные же только пожимали плечами.

Совещание как совещание, воплощение рутины и повседневных забот. Было таких совещаний и ранее полно, и в будущем обещало быть не меньше.

Агроном Маргулис нудно перечислял слегка, картавя:

– На поле за рекой 35 гектаг, кукугуза на силос, из-за жары и отсутствия дождей массу набирает слабо, навегняка гасчетный угожай будет по меньшей мере на 20% ниже.

Милонов, по старинке не доверявший новомодным электрическим калькуляторам, защелкал лежащими перед ним счетами и громко хмыкнул.

Зоотехник откровенно скучал, от нудного голоса Наума Ивановича, его нестерпимо клонило в сон, и он подпирал буйную голову то одной, то другой рукой. Глаза сами собой закрывались.

– За Дугнихой, между овгагами и дорогой на Чернево, где мы в этом году решили посеять люпин и гапс, дела получше, – продолжал картавить агроном.

Завгар Хныкин, откинувшись на стуле, задумчиво выковыривал шплинтом из-под ногтей въевшуюся застарелую грязь, густо замешанную на мазуте и солидоле.