– Вот, держи! – Василий, совсем забывший про него, оружие принял, помог спуститься летчику.

– Ложись! Сейчас… – скомандовал он и, подав пример, ничком рухнул закрыв голову руками. Лопатин, не зная, чего ожидать, молча последовал его примеру, зажмурился и закрыл руками голову. Они замерли. Шли секунды, ничего не происходило. Андреич приоткрыл глаза, пилот лежал по-прежнему лицом вниз, укрыв голову. Василий хотел уже его что-то спросить, но в этот миг земля дрогнула, заходила ходуном, загрохотало так, что слух отказал и в ушах зазвенело. Сверху пахнуло жаром и на них посыпались обломки деревьев, сучья и комья земли.

Земля еще слегка дрожала, пахло гарью и чем-то кислым. Василий встал на четвереньки и, как пес, отряхнулся. Пилот уже сидел, вернее почти лежал, безвольно откинувшись на стенку оврага.

Лопатин понял, что это был за взрыв, нет больше этого странного корабля, похожего на перевернутый таз, нет тела погибшего летчика. Про это, видно, говорил Кудашев: «еще самое важное сделать надо». Пилот, глядя ему в лицо и поняв, о чем тот думает, только молча кивнул.

– Я очень плохо себя чувствую, Василий Андреевич, сами видите. Я теперь от вас, как от отца родного завишу! Не знаю, поверил ли ты мне, но… – в груди Кудашева хрипело, он путал слова и сбивался. С угла губ показалась и стекла за воротник струйка крови, – я тебе, вам, тебе… правду сказал. Не враг я тебе, а ты мне, но, чем больше обо мне людей узнают, тем хуже для всех. Я-то тогда точно не жилец, но и ты тоже свидетель во властных органах будешь не желанный. Сам решай. Голова пилота поникла, он захрипел, сполз набок и потерял сознание.

Лопатин стоял и смотрел на тело пилота. В голове еще гудело от взрыва, но скорее всего от случившегося. Он не питал иллюзий на счет того, что Кудашев сильно сгустил краски по поводу ненужного свидетеля, он много повидал за свою жизнь и уж кем, кем, а радужным оптимистом, когда речь касалась НКВД-ОГПУ-КГБ, не был.

– Эх, парень, парень, наш мир, не наш мир, но фашист ты и есть фашист, в моем мире с вами один разговор, и тут мне никакой КГБ не указ. – Василий Лопатин поднял карабин, щелкнул затвором и направил ствол на поникшую голову парня в серой кепке с тусклым, ненавистным черепом.

Глава 4. Русский из СС

Он выжил. По всему не должен был. Боги его хранили, а спасло почти сверхъестественное умение Герберта Ролле управлять хронолетом. Его, Юрия Кудашева, спасло, а сам Ролле погиб. Ремни, которыми он был пристегнут к кресту не выдержали удара, гауптштурмфюрера бросило со страшной силой на приборную панель, превратив тело в мешок с переломанными костями. Он умер у меня на руках, думал Кудашев, смотря мне в глаза и пытаясь, что-то сказать, но так и не смог… Теперь Юрий понимал, причину беспокойства гауптштурмфюрера перед полетом, он чувствовал смерть, а я чувствовал, что выживу, и поэтому сказал, что беспокоиться не о чем. Теперь я жив, хотя тоже изрядно помят, но жив, а он лежит передо мной, на бревне, запрокинув голову, глядя в серое, грозовое небо невидящими глазами.

За три года, пока они работали вместе, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, и статус (Ролле был офицером, а Юрий только обершарфюрер), они стали для друг друга, больше, чем братьями. В СС никогда не было пропасти между офицерами и солдатами, как в старой Германской армии. К друг другу часто обращались просто Kamerad, не зависимо от звания и должности. Управление столь сложной машиной, как хронолет, требовало ментального контакта, как между матрицей, так и между собой. Иными словами, каждый из них знал, о чем думает другой, знал тончайшие эмоции, порывы и страсти.