Лопатин сидел сгорбившись, голова гудела как пустой котел, он чувствовал себя старым, усталым и очень глупым.

– Я не знаю, что не так по сравнению с моим миров, в вашем, но чувствую, что разница есть и немалая, – продолжал пилот. – Но, пойми одно, чего бы не было в твоей жизни, от моего мира это никак не зависит, и винить меня в чем либо, кроме сломанных в этом лесу нашим хронолетом, деревьев, нельзя, уж тем более в произошедшем у вас более тридцати лет назад.

Парень замолчал, переводя дух, Василий тоже молчал, переваривая услышанное.

– Я понимаю, что вопросов у тебя теперь еще больше, чем было, но все объяснения, уж извини, будут потом. А сейчас, помоги мне встать, мне надо вернуться к кораблю.

Лопатин, не вполне осознавая, что он делает, помог пилоту подняться и вылезти из оврага, хотел было идти с ним, но Кудашев велел оставаться в овраге.

– Я вернусь скоро, но, если не вернусь… – пилот криво усмехнулся, – ты, если беды не желаете, сидите тут в овраге, чем дольше, тем лучше. Да, хоть до вечера, а лучше не просто сидите, а лягте лицом вниз, глаза закройте, и голову прикройте. Как можно будет, выберитесь и бегите домой.

– А как я узнаю, что можно? – недоумевал Андреич.

– Ты узнаете, это я вам обещаю – снова попытался улыбнуться пилот. Он снял с плеча автомат и протянул Василию, – это, вот, возьмите, мне сейчас лишнюю тяжесть таскать не стоит.

Кудашев, пошатываясь, направился в сторону упавшего диска.

Лопатин сидел, тупо пялясь на темную воду болотного ручья. Влага струилась по дну оврага у самых ног, в воздухе, стремительно просыхающем после утреннего ливня, было еще свежо. День же опять обещал быть жарким. Щебетали птицы, лес жил своей привычной жизнью. А совсем рядом остывало тело неизвестного летчика в фашистской форме, и стоял, накренившись и завязнув в болотистой ночве, большой серый и странный самолет-блюдце с ненавистными немецкими крестами. Рядом лежали какие-то коробки, сваленные в кучу, с такими же, неуместными в смоленском лесу 1979 года, символами и готическими буквами. В голове было пусто. Хотелось влить в себя, не отрываясь, полбутылки доброй лопатинской медовухи. Думать ни о чем не хотелось. Василий Лопатин отнюдь не был тупым деревенским неучем, хотя и не пошел в тяжелые послевоенные годы учиться дальше Черневской восьмилетки. Бывало, любил и книжки почитать, если время выкраивал. Почитывал, что приносила дочка из Черневской библиотеки. Читал даже про полеты на другие планеты и про машину времени Уэллса. Но услышанное только что от незнакомого молодого пилота в голове не укладывалось. Вот Маша мигом бы поняла, что про что… Он покрутил в руках автомат, который дал ему пилот, совсем забыл, что держит его в руках. В свои годы он служил три года срочную в погранцах в Карелии. В конце пятидесятых служил с СКС, а потом с новым АК-47. В те времена все служившие офицеры и сержанты были фронтовиками, да и он сам, зеленый призывник, в часть приехал уже с медалью. Партизан, етить твою мать…

Модели оружия такого он не знал. Совсем небольшой, с коротким дулом, без привычного отдельного магазина, с откидывающимся в бок металлическим прикладом. Длинный магазин торчал из пистолетной рукоятки вниз. Чуть повозившись, Василий нашел защелку и вынул из рукоятки магазин. Он был полон патронами. Вставив магазин обратно, Андреич нашел на оружии штампованные буквы «CZ» и, видимо, год выпуска – 1951 с маленькой свастикой в ромбе. «Делаааа…» – протянул он

Сверху зашуршало. Лопатин поднялся, взглянул вверх. На краю оврага сидел этот странный израненный парень в пилотном комбинезоне с орлом и свастикой, вроде и русский, назвавшийся Юрием Кудашевым, в то же время сказавший, что служит в СС и национал – социалист. Он протянул вниз лопатинский карабин со словами.