Семья Екатерины Берг была неразрывно связана с русским императорским флотом. Дед ее, Вольдемар Куно Берг, кавалер ордена святой Анны Второй степени, командовал корветом «Боярин», крейсерами «Казарский», «Азия» и «Генерал Адмирал», броненосцем «Полтава». Скончался он в 1905 году, когда Катеньке Берг исполнилось всего три года. у тому времени был всеми уважаемым вице-адмиралом. Отец, Герман Рейнгольд Вольдемар Берг, к злосчастному 1917 году, дослужился до капитана второго ранга. Семью Катеньки Октябрьский переворот застал в их Петроградской квартире. Матушка, Софья Алексеевна, старшая сестра Полина и она, пятнадцатилетняя гимназистка с мертвящим ужасом наблюдали, как с марта рушится весь их мир – Российская Империя. Разваливалось все, что было привычно и дорого с детства. Ужас происходящего засасывал как темное, смердящее гнилью болото.

По неведомой Кате причине, они вовремя не смогли уехать, в Эстляндию, где в Загнице, была неоготическую усадьба рода Бергов. Построенный в конце ХIХ века из красного кирпича, дом больше похожий на рыцарский замок. Из загаженного облеванного пьяной солдатней и осмелевшими хамами Петрограда, казался он девочке, несбыточной сказкой из читанной в далеком детстве книжки. Катенька, засыпая в холодной Петроградской квартире, укутанная в шаль и накрытая поверх одеяла шубкой, пыталась представить красный кирпичный усадебный дом. Окружают его парк с аллеями, террасами и сетью из пяти прудов, соединенных между собой ручейками. Она вспоминала раскинувший широко ветви двадцати пятиметровый «дуб Петра» в парке, который, согласно преданию, посадил сам царь Петр.

На улицах, заплеванных шелухой от семечек, ветром гонялись обрывки газет и прокламаций, посреди бела дня, какие-то люди в солдатских шинелях убивали офицеров и полицейских. Мама каждый вечер долго молилась… О папе давно уже не было вестей, и страх, от которого сжимало сердце и ноги становились ватными, прочно поселился в квартире Бергов. Они боялись, что он разделил судьбу тех безвестных мучеников, тела которых лежали поруганные и не прибранными на городских улицах. Потом от кого-то Софья Алексеевна услыхала, что в Кронштадте революционные матросы перебили и утопили живьем офицеров на своих кораблях. Слухи о бунте на кораблях быстро распространились по городу. Конечно, все передавалось в сильно преувеличенном виде. К этому времени на улицах началась беспорядочная ружейная стрельба, стали раздаваться дикие крики, с бешеной скоростью носиться автомобили. Эти автомобили, переполненные вооруженным сбродом, прорезывая воздух жуткими протяжными гудками, заставляли всех цепенеть от ужаса. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, некоторые офицеры и юные воспитанники Морского Инженерного училища Императора Николая I на Поморской улице. Они вместе с доблестными офицерами русского флота отдали свои жизни за своего Царя, Родину и Веру… Всего в Кронштадте в эти дни погибло более сорока человек. В воображении семей офицеров невольно стали рисоваться мрачные, безнадежные картины. Казалось – все погибло, и никто из офицеров уже не уцелеет…

Непрерывно трещали телефоны. Знакомые справлялись друг у друга, нет ли хоть каких-нибудь сведений, и друг другу передавали все, что удавалось услышать. Эти разговоры еще больше волновали, семью капитана Берга, еще больше сбивали с толку. Трудно было разобраться, что – правда, а что – вымысел. Вдруг телефоны перестали работать. По чьему-то приказанию они все – выключены. Волнение и тревога достигают апогея. О сне уже никто и не помышляет. Все терзаются мыслями, что происходит там, в порту и на рейде. Живы ли те, которые так бесконечно близки и дороги? Осторожно, чтобы не быть замеченными, и чтобы не попасть под шальные пули, по временам со звоном влетающие в комнаты, дети не отходят от окон, всматриваясь в темноту. В эти сумасшедшие дни марта, Софья Алексеевна, слегла. Что-то надломилось в душе, а, сломавшись, духовный стержень, повлек за собой и телесные недуги.