Тем временем, по стаканам разлили остатки портвейна. Неведомо откуда, появилась на столе еще бутылка, уже без этикеток, с виду водка. На экране что-то напевал по-чешски и пританцовывал средних лет мужчина. Неплохо, нужно признать, пел. Ребятам тоже нравилось. Кудашев хотел было тихонько спросить Машу, что такого в этой программе, что ждут ее так, но не стал. Ответ мог оказаться настолько очевидным, что вопрос, мог вызвать у нее ненужные подозрения. Между вторым и первым номером, они успели выпить еще раз, он уже и не понял, за что пили. Сок в банке почти закончился и судя по всему, о дополнительном запасе никто не позаботился. Не то что о водке! Вторыми пели и кривлялись, какие-то негры. Что-то о Белфасте. Он знал, что это город в Ирландии, столица прежней Британской Северной Ирландии, но о чем песня понять так и не смог. Тупой набор слов. Что-то про то что все люди и все дети и они куда-то уходят… Но студенты явно млели от негритянских песен на английском. Интересно, они понимают, о чем поют эти негры?

Обершарфюрер уже не смотрел на экран телевизора, изучая лица присутствующих, пользуясь тем, что все их внимание поглощено музыкальной программой. Он уже пропустил начало следующего номера, решив, что ничего интересного он не увидит и не услышит. Но при первых же аккордах и звуках высоко женского голоса, коряво звучащего на плохоньком аппарате, вздрогнул и обернулся на экран.

Ti amo

Je t’aime

Ti amo

Je chante

Ti amo

Que je le veuille ou pas

Tout me ramène à toi

Rien qu’à toi

Эту песню на французском он не знал. Не удивительно, у него дома она, наверное, и не написана, и не спета. Он выронил из руки вилку, она звякнула о край тарелки, но никто, увлеченный телепрограммой не обратил на его неуклюжесть внимания. Никто кроме Маши, которая неведомо отчего, обернулась за мгновение от черно-белого экрана на своего спутника.

Я тебя люблю.

Хочу, тебя, люблю.

Когда ты меня не любишь,

Я тебя уже люблю.

Да, уже.

Сколько постелей и женщин

Ты оставил за собой.

Забудь, что я твоя женщина.

Посмотри на меня,

Солдатик

Он узнал ее сразу. Она постарела, ведь прошло, наверное, лет двадцать с того дня. Но не для него. Для обершарфюрера Юрия Кудашева и его товарищей, она месяц назад пела «Melodie aus alter Zeit» в солдатском клубе в Бергене. Не отрываясь, сжав зубы, так что на скулах играли желваки, он смотрел в экран. Машу, не сводившего с него взгляда пугало лицо Кудашева. Почти такое же, как сегодня в парке. Что с ним? Отчего? Почему он так странно реагирует на музыку? Что сейчас у него в голове? Ей давно нравилась Далида, она даже иной раз напевала про себя что-то, не особо понимая слов… Но почему он сейчас смотрит в телевизор так, будто готов встать и выбросить его в открытое окно… или разрыдаться.

А Кудашев не мог отвезти взгляда от скуластого лица с чарующей улыбкой и копной густых волос. Экран черно-белый, но он чувствовал, что они ярко рыжие, как золото Рейна. Хотя он и знал, что природный цвет волос итальянки из Калабрии, родившейся в Каире, Иоланды Кристины Джильотти, черный как вороново крыло. Далила так было написано на немецких афишах. В это время по экрану побежала строка букв, остановившихся в слово «Далида». Ну надо же, почти как у нас…

Ему стало невыносимо душно. Он, не сводя глаз с экрана, в котором звучали последние аккорды песни, протянул руку к бутылке с водкой на столе. Не глядя плеснул в стакан и залпом опрокинул в горло. Дыхание перехватило. Огненный ком встал в горле, а потом реактивным снарядом, в огненных струях слетел куда-то вниз. Студенты по давней традиции пили не водку, а не особо сильно разведенный медицинский спирт. Кудашев, пытаясь отдышаться, тряхнул головой, встретился взглядом с Машей, пошатываясь встал из-за стола и нетвердой походкой вышел из комнаты.