– Мисс Пим, выведите, пожалуйста, показания на мой дисплей, – с излишней строгостью в голосе просит доктор Франк.

– Можно просто Кэтрин, – отзывается она.

Виктор игнорирует ее предложение. Нет уж, пока вся лаборатория в ее руках, ни о каком сближении речи быть не может.

– Показания, – с нажимом повторяет он.

– Да, доктор Франк, – так же холодно отвечает она, и в тот же миг перед глазами Виктора прямо на стекле шлема КЭТИ всплывают диаграммы, графики и таблицы.

Виктор недовольно цыкает.

– Только кардиограмму и энцефалограмму сейчас, плюс данные за последние полчаса.

Картинка на стекле шлема меняется. Лишние графики исчезают, и на передний план выходит кардиограмма в реальном времени.

– Вижу. Сердцебиение сильно завышено, но ритм четкий. Возможно, индивидуальная норма вида. Проверить позже.

– Есть, – отзывается Кэтрин.

– Как у птички, – замечает Митчелл. На его шлеме все данные дублируются. – Видишь показания мозговой деятельности?

– Да, – кивает Франк. – Мозг у нее шпарит на все сто пятьдесят процентов. Думаешь, перегруз?

– Ну, роды – процесс волнительный, – Митчелл пытается пожать плечами, но тяжелый защитный костюм не дает толком пошевелиться.

– Уровень развития выше, чем у новорожденного. Она использует те участки мозга, которые не должна, – говорит Виктор. – А значит, ее способность к самостоятельной деятельности выше, чем у человеческого новорожденного детеныша. Надо выяснить, насколько.

– Есть, – опять отзывается Кэтрин. Уже делает пометки дальнейшей работы. Да, в этом ей нет равных. Любое поручение она выполняет быстро и безукоризненно. Даже слишком хорошо. – Я пошлю к вам ассистента для подстраховки.

– Не надо, – резко говорит Виктор. – Мы и сами справимся.

Но он уже знает, что она все равно пришлет к ним еще одного человека.

Проект Двадцать Шесть/Два толкается в яйце, вторая трещина проходит от макушки вбок через кардиодатчик, и он снова отваливается. Картинка с кардиограммой исчезает.

– Зафиксируй последние данные, – велит Виктор.

Дверь за его спиной открывается, и на пороге отсека фильтрации появляется юный ассистент Рон. Он растягивает губы в широкой улыбке и вклинивается между доктором Франком и доктором Ритсом.

– Привет, малыш, – говорит, наклонившись к яйцу непозволительно близко.

– Так, отойди в сторону, – рявкает на него Франк.

Рон тут же отходит назад и закладывает руки, облаченные в тяжелые резиновые перчатки, за спину.

– Она все равно тебя не слышит, – успокаивает его Митчелл. – У нее нет переговорного устройства.

– Что с гормонами? – спрашивает Виктор.

– В норме, – говорит Кэтрин.

– Мышцы?

– В тонусе. Активность высокая.

– Это хорошо, – кивает Виктор. – Теперь ждем.

В тот же миг, будто по команде, продольная трещина в скорлупе расширяется от нового толчка. Внутренняя пленка рвется, и наружу показываются тонкие крошечные пальцы нежно-голубого цвета с мягкими белыми коготками.

Сердце екает в груди, и Виктор ближе наклоняется к новорожденному существу, отчаянно борющемуся за первый глоток воздуха с плотной скорлупой яйца. Малышке явно тяжело дается рождение, но она упорно продолжает биться внутри, и яйцо поддается. Трещина становится все шире и шире.

Наконец-то, первый кусок скорлупы с тихим треском отваливается и падает на дно инкубатора. Затем еще один и еще. Защитная пленка разрывается, и остатки яйца раскалываются на две половины. Его крошечная обитательница заваливается на спину и одним резким толчком сбрасывает с себя жесткий покров.

Окружившие ее люди замирают в ожидании, задерживают дыхание. Отсек фильтрации погружается в благоговейную тишину. За толстым прямоугольным стеклом, отделившим отсек от комнаты управления, толпится остальной персонал. В первых рядах Кэтрин.