– Мисс Пим, выведите, пожалуйста, показания на мой дисплей, – с излишней строгостью в голосе просит доктор Франк.
– Можно просто Кэтрин, – отзывается она.
Виктор игнорирует ее предложение. Нет уж, пока вся лаборатория в ее руках, ни о каком сближении речи быть не может.
– Показания, – с нажимом повторяет он.
– Да, доктор Франк, – так же холодно отвечает она, и в тот же миг перед глазами Виктора прямо на стекле шлема КЭТИ всплывают диаграммы, графики и таблицы.
Виктор недовольно цыкает.
– Только кардиограмму и энцефалограмму сейчас, плюс данные за последние полчаса.
Картинка на стекле шлема меняется. Лишние графики исчезают, и на передний план выходит кардиограмма в реальном времени.
– Вижу. Сердцебиение сильно завышено, но ритм четкий. Возможно, индивидуальная норма вида. Проверить позже.
– Есть, – отзывается Кэтрин.
– Как у птички, – замечает Митчелл. На его шлеме все данные дублируются. – Видишь показания мозговой деятельности?
– Да, – кивает Франк. – Мозг у нее шпарит на все сто пятьдесят процентов. Думаешь, перегруз?
– Ну, роды – процесс волнительный, – Митчелл пытается пожать плечами, но тяжелый защитный костюм не дает толком пошевелиться.
– Уровень развития выше, чем у новорожденного. Она использует те участки мозга, которые не должна, – говорит Виктор. – А значит, ее способность к самостоятельной деятельности выше, чем у человеческого новорожденного детеныша. Надо выяснить, насколько.
– Есть, – опять отзывается Кэтрин. Уже делает пометки дальнейшей работы. Да, в этом ей нет равных. Любое поручение она выполняет быстро и безукоризненно. Даже слишком хорошо. – Я пошлю к вам ассистента для подстраховки.
– Не надо, – резко говорит Виктор. – Мы и сами справимся.
Но он уже знает, что она все равно пришлет к ним еще одного человека.
Проект Двадцать Шесть/Два толкается в яйце, вторая трещина проходит от макушки вбок через кардиодатчик, и он снова отваливается. Картинка с кардиограммой исчезает.
– Зафиксируй последние данные, – велит Виктор.
Дверь за его спиной открывается, и на пороге отсека фильтрации появляется юный ассистент Рон. Он растягивает губы в широкой улыбке и вклинивается между доктором Франком и доктором Ритсом.
– Привет, малыш, – говорит, наклонившись к яйцу непозволительно близко.
– Так, отойди в сторону, – рявкает на него Франк.
Рон тут же отходит назад и закладывает руки, облаченные в тяжелые резиновые перчатки, за спину.
– Она все равно тебя не слышит, – успокаивает его Митчелл. – У нее нет переговорного устройства.
– Что с гормонами? – спрашивает Виктор.
– В норме, – говорит Кэтрин.
– Мышцы?
– В тонусе. Активность высокая.
– Это хорошо, – кивает Виктор. – Теперь ждем.
В тот же миг, будто по команде, продольная трещина в скорлупе расширяется от нового толчка. Внутренняя пленка рвется, и наружу показываются тонкие крошечные пальцы нежно-голубого цвета с мягкими белыми коготками.
Сердце екает в груди, и Виктор ближе наклоняется к новорожденному существу, отчаянно борющемуся за первый глоток воздуха с плотной скорлупой яйца. Малышке явно тяжело дается рождение, но она упорно продолжает биться внутри, и яйцо поддается. Трещина становится все шире и шире.
Наконец-то, первый кусок скорлупы с тихим треском отваливается и падает на дно инкубатора. Затем еще один и еще. Защитная пленка разрывается, и остатки яйца раскалываются на две половины. Его крошечная обитательница заваливается на спину и одним резким толчком сбрасывает с себя жесткий покров.
Окружившие ее люди замирают в ожидании, задерживают дыхание. Отсек фильтрации погружается в благоговейную тишину. За толстым прямоугольным стеклом, отделившим отсек от комнаты управления, толпится остальной персонал. В первых рядах Кэтрин.