– Конкретнее, – потребовала Элиза.

– Некоторые участники настаивают, что стакан падал в слоу-мо. Один утверждает, что стакан не разбился, а исчез. Трое говорили, что слышали музыку. Один – что видел, как ты, Элиза, лично его разбиваешь. Хотя ты стояла в другом конце зала. Это не просто шум. Это опера.

– Опера когнитивного расхождения, – вздохнул Даниэль. – Где каждый человек – примадонна.

Анализ данных занял ещё четыре дня. В это время команда спала по два часа, питалась печеньем из автоматов и рассуждала о природе истины на фоне залипающих графиков.

Когда система наконец выдала предварительную модель «объективной версии», Элиза молча смотрела на экран.

– Мы ввели 50 описаний, – проговорила она. – И из них нейромодель реконструировала, что…

– …стакан упал с высоты 1.18 метра, – продолжила Тиа, – под углом 37°, со скоростью 2.9 м/с, сделал три качающихся движения, задел край стола, отлетел на 12 см и разбился на 18 фрагментов. Вероятность модели – 87.4%.

– Учитывая то, что 11 человек утверждали, что видели кошку, – вставил Грегори, – это довольно убедительно.

– Кошки не было, – сказала Элиза.

– Я в курсе. Но сознание – это не камера GoPro. Сознание – это… Кино Тарковского, снятое по сценарию Линча и смонтированное в TikTok.

– Мы всё-таки смогли, – выдохнула Тиа. – Мы реконструировали нечто общее. Версию, приближенную к реальности.

– Только не называй это истиной, – предупредил Даниэль. – А то она обидится и уронит ещё один стакан.

Элиза посмотрела на команду. В её взгляде было то, что можно было бы назвать гордостью, если бы не её способность к аналитическому самоконтролю.

– Это только начало, – сказала она. – Мы собрали первый консенсус. В следующий раз будет сложнее.

– В следующий раз я предложу ронять ноутбук, – объявил Грегори. – Пусть истина сама найдёт путь.

– В следующий раз, – добавил Даниэль, – пусть кто-нибудь другой объясняет волонтёрам, что нет, они не видели летающего дельфина.

И вся команда одновременно – впервые за всю неделю – рассмеялась. Долго. Искренне. И почти одинаково.

А «Алетейя» молчала. Но, возможно, где-то в её цифровом сердце тоже появилась первая точка, от которой начнётся карта истины.

– Почему они все лгут? – выдохнул Грегори, листая очередной протокол допроса.

– Они не лгут, – ответила Тиа. – Они просто помнят по-разному.

– Это и называется ложь, если на то пошло, – буркнул он. – У тебя либо есть факт, либо его нет.

– А у нас есть только воспоминания. – Элиза аккуратно поставила чашку на стол, чтобы не мешать проецируемой модели. – А память – это не архив. Это повествование.

Даниэль в этот момент стоял у стены, расчерчивая доску маркером, пытаясь понять, что общего между свидетелями, каждый из которых видел одно и то же – но по-разному. Цвет куртки. Направление движения. Даже эмоции.

– Мы ищем истину, – сказал он. – А получаем… крошево интерпретаций.

Элиза вздохнула и включила новую проекцию. На экране появилось слово, которое они до этого избегали, как наивного привидения гуманитарных дисциплин:

Когнитивные искажения.

– Это не просто ошибки, – начала она. – Это структурные искажения обработки информации.

Они не случаются – они неизбежны.

У каждого.

Всегда.

– Вы хотите сказать, – медленно проговорил Грегори, – что даже я, человек с фотографической памятью…

– …имеете когнитивные искажения, да, – закончила Тиа. – Просто у тебя они специфичны. Ты, например, переоцениваешь значимость визуальных фрагментов и недооцениваешь контекст.

– Спасибо, психолог, – пробормотал он.

– Добро пожаловать в ад метаперцепции, – усмехнулась она.