И словно бы утробный зов грачей.
И шум волны.
Позабываешь даже
О нём совсем. Но вот возник опять,
Вот набегает, вот уходит вспять.
И на мгновенье тишина на пляже.
Но снова гул всё звонче, всё слышней,
Как будто чтенье нараспев былины,
И выплывает стая лебедей,
И не смолкает голос лебединый,
Плывут, плывут… Иль взмоют в небеса?
О, Господи, да это вправду ль птицы?
Неужто, впрямь, им не оборотиться
В царевен? Где ты, девица-краса?
Но нет. Плывут. И замирает пенье.
Опять слышнее чайки, вороньё,
Опять волна бормочет про своё,
И валуны застыли без движенья.
1992
«Гекзаметр вмещает бег волны…»
Гекзаметр вмещает бег волны,
Её паденье на берег и плески,
В хорее – ветер, промельки луны
И вздрагивающие занавески.
Ямб – города пружинистая сталь —
Мосты, автомобили и трамваи,
Анапест – две берёзы, речка, даль,
И тянется над лесом уток стая…
1992
«Валун, похожий на дельфина…»
Валун, похожий на дельфина,
Как бы плывёт темно и длинно,
С него ныряет детвора,
Смех, крики с самого утра —
Сюжет для вазы эрмитажной,
Краснофигурной, звонкой, влажной,
Где в древнегреческой красе
Мелькают персонажи все,
Где скачут по морской дороге
Дельфины, мальчики и боги,
Знай, скачут в наши времена
Нырять день целый с валуна.
1995
«Здесь, на песке, об Одиссее…»
Здесь, на песке, об Одиссее
Припомнишь вдруг вдвоём с волной,
Богов старинные затеи
Грозят разлукой и войной.
Пружинят паруса тугие,
Смертельно манит зов сирен.
Пускай не мы, пускай другие,
Мы душу отдадим взамен!
Но всё рассчитано до точки,
Судьба навек предрешена,
В гомеровой широкой строчке
Война, разлука и волна.
1999
«Прилив. Прибой. Прибрежье…»
Прилив. Прибой. Прибрежье. В этом «при»
Пристанище, прибежище морское.
Бежит волна. По счёту «раз-два-три»
Взметает пену в небо голубое.
И опадает, уходя в песок,
И нет её. Как призрак, как причуда.
О, это «при». Природы древний рок.
Прибрежье, где покой нашла приблуда.
1993
«Новгородский ветер…»
Новгородский ветер – «шелонник»,
Псковский яростный – «волкоед» —
Кто назвал? Найдёшь ли ответ
В меткой строчке старинных хроник?
Иль охотник, знать, у костра,
Слыша волчий вой полуночный,
Молвил скупо да так уж точно —
«Волкоед… Студёна пора…»
Иль рыбак на Шелонь-реке,
Выбирая медленно сети,
Бормотал названия эти,
А рассвет дрожал вдалеке…
1990
«Легко ль на букву подбирать слова…»
Легко ль на букву подбирать слова?
На «щ» попробуй и найдёшь едва:
Щепотка, щука, щит, щенок, щеколда,
Щелчок и щепка, щётка, щур да щи —
Язык перетряхни весь, поищи
Во днях замшелых Дира и Аскольда.
…Щетина, щель…
Не позабыть щегла…
Но как рождалась речь, бралась откуда?
Когда-то немоту перемогла.
Не умерла…
И вправду, Божье чудо.
1992
«А на палубе тишь да гладь…»
А на палубе тишь да гладь,
Дождик мелкий и беспрестанный.
Так и плыть бы, переплывать
Все моря и все океаны…
Да куда там! Сухонь-река
В даль далёкую не заводит,
Всё извилистей берега,
Там луга и корова бродит.
А вдали купола видны,
Крест маячит на небосклоне.
Никуда от родной страны
Не уплыть по реке Сухоне.
1991
«А Курагино моё всё в снегу…»
А Курагино моё всё в снегу,
А Туба моя недвижна, бела,
Жёсткий холод её взял на бегу
Под уздцы, с тех пор стоит, замерла.
И заснежен вдалеке березняк,
В нём с коровами не бродит пастух,
Вороньё там о каких-то вестях
Знай, раскаркалось, летит во весь дух.
А Курагино моё далеко,
Сам не знаю, доберусь ли когда,
Вспоминать сегодня сладко, легко,
А была ведь это ссылка, беда.
1990
«Сон про Украину и Литву…»
Сон про Украину и Литву.
Мазанки и мова всюду. Лето.
Я ещё приеду, поживу.
Наяву. Но сбудется ли это?
Я ещё приеду, погляжу.
Нямунас. Скамейка на опушке.
Я не об Империи тужу,
Не об общей лагерной той кружке,
Два глотка и дальше.
До кости