– Имбирь, – удовлетворенно сказал он.

– Как ты любишь.

Она подошла сзади, закинула руки ему на плечи. Минуту они просто стояли, замерев на месте между шкафчиками и полочками, пароваркой и хлебопечкой, стиральной машиной и плитой, между ее дневной сменой и его ночной, между всем миром одновременно, в самой середине, где только ее руки и его откинутая назад голова. Потом она лениво скользнула вправо, пробежавшись пальчиками по рукаву его футболки и выключила газ. Андрей сел на табурет и молча смотрел, как она собирает привычную икебану из ложек и тарелок, как разливает ему и себе тыквенное варево. Ели молча. Когда он заканчивал мыть посуду, она ехидно ткнула его в бок и спросила:

– Так ты идешь..?

– Конечно. Сегодня четверг.

– Знаешь, ты ведь не обязан работать так часто.

Андрей вздохнул.

– Это же не ради денег.

– Еще бы. Но тогда зачем? Сидел бы дома, авось, готовить бы научился.

Он пожал плечами и сказал наугад:

– Может, я просто не хочу чувствовать себя обязанным?

– Вряд ли, – рассмеялась она, встала на цыпочки и поцеловала его в нос.

Когда он натягивал куртку, она притянула его голову к себе и прошептала на ухо:

– Только завтра проснись к моему возвращению, хорошо?

Андрей кивнул. Значит, нужно купить цветы. Лилии, конечно. Она любит лилии. Запирая нижний замок, он услышал нарождающийся гул пылесоса. На улице его встретили фонари. Прохладный ветер пощипывал щеки, пытался забраться в рукава, так что Андрей поглубже засунул руки в карманы. Словно ледокол, разделяющий океан на две равные части, он скользил через лужи, полные обмякших желтых листьев, к яркому пятну окон знакомого киоска. Чуть не отдернувшись от влажного и холодного металла дверной ручки, он быстро распахнул дверь и ввалился внутрь в ореоле из дождевых капель.

– Ты сегодня рано, – хмыкнул Марат, протягивая ему руку.

– Рано. А ты, я вижу, подготовился, – оглядываясь, сказал Андрей.

Действительно, все уже было на своих местах. Проворачивающиеся шомполы сочились жиром и маслом, от груды пирожков и булок шел пар, башня из куриной плоти медленно вращалась, невольно притягивая к себе взоры парочки, застывшей перед витриной. Девушка что-то сказала пареньку и отошла в сторону, будто прячась от взгляда Андрея. Парень постучал в стекло.

– Открой, брат, разомнись, – буркнул Марат, копаясь в холодильнике.

Андрей приоткрыл окошко и выжидательно посмотрел на парня.

– Нам две шаурмы в тандырном лаваше, пожалуйста, протараторил парень, быстро оглянулся на девушку и неуверенно добавил:

– И еще Фанты ноль-шесть.

Андрей кивнул и только сейчас обратил внимание на то, как рыжая куртка парня, которая была ему явно не по размеру, похожа по цвету на сегодняшний тыквенный суп. Он улыбнулся и уточнил:

– Соус острый класть?

Девочки выходят из дверей университета веселой стайкой. Мила вовсе не собирается идти с ними к метро – у нее есть задача поважнее.

– Народ, я побежала. Завтра увидимся, – говорит она и сворачивает к остановке.

– Мил, а на скайп вечером выйдешь? Мы потрепаться хотели, – кричат ей вслед.

– Может быть, – неуверенно отвечает она. – Вы звоните, а я присоединюсь, если смогу.

Миле нравится проводить время с сокурсниками, но иногда ей нужно остаться наедине со своим телефоном. Новое сообщение Вконтакте. Ага. Она открывает чат. «Людмила, здравствуйте. Срочно нужен пост с привлекающей историей. Что-то типа „Собака – друг человека“ или вроде того. Перечислю 200». «Окей. Картинку ищете сами. Деньги переводите сразу, как кину пост. Норм?». «Без Б.) Жду».

Мила оглядывается вокруг. Троллейбуса пока нет. Собак тоже нет, поэтому и вдохновению взяться неоткуда. Она вздыхает, недовольно кривит губы, но все же открывает редактор и начинает писать. Меня зовут Оксана, 20 лет, учусь в небольшом ВУЗе. Мила всегда пишет от первого лица. Ей кажется, что так читатель живее воспримет сюжет. Теперь нужно сделать историю узнаваемой. Мой отец никогда не любил собак, а вот я относилась к ним с симпатией. Когда я просила у родителей подарить мне на день рождения пса, они наотрез отказывались. Мама была не против, но не хотела ссориться с папой. А папа был непреклонен. Каждый раз, когда я в слезах приходила к нему и просила, просила, просила, он отвечал: «Ты что, хочешь жить, как баба Надя?»