– Вы совсем не знаете меня и… хотите помочь? – усомнился Эми.

– Мы с Себастьяном, твоим отцом, были приятели с детства. Почему же мне не помочь тебе?

– Вы просто хотите помочь? Просто так? Почему?

– Почему? – Савелий пожал плечами. – Не знаю… Я тоже рано остался без родителей… Да, я помогу тебе просто так, но давай начистоту: мое любопытство меня замучает, если говорить буду только я, а ты не ответишь ни на один мой вопрос.

– Значит, ответ – за ответ? Такое условие?

– Да ладно, не обязательно, какого черта… А знаешь что? Не зайти ли нам вон в тот трактир? С твоим отцом я сидел там не раз. По-моему, ты не завтракал и продрог. Стакан горячего чая со сладкой булкой тебе не повредит, я угощаю. И каждый расскажет только то, что захочет рассказать, идет? Условие одно: не болтать потом о сказанном.

Эми колебался, хотя ему очень хотелось горячего чаю. Да и не очень-то хотелось встретиться с тетушкой, а площадь из лавки Харлампия просматривалась хорошо.

– Ладно, Эми, пока ты думаешь насчет трактира, я начну, чтоб не мерзнуть. Тебе не худо бы знать, кто я. Таких, как я, называют старателями. Но, если разобраться, таких, как я, больше и нет. Все прочие бросают это дело после первой же экспедиции.

– Какой экспедиции? Куда?

– В Левый Город, черт возьми, куда же еще!

– В Левый Город?! – вскричал Эми. – На тот берег?!

– Говори тише. Да, на том берегу я добываю золотистые жемчужины.

– Такие, как тетушкина?

– Да, такие.

– Мне… я, кажется… – запнулся Эми. – Нет, все-таки лучше идемте в трактир.

– Ну, конечно же, ты весь дрожишь. Утро выдалось чертовски холодное. Пошли!

Трактир стоял на краю высокого берега, над самой пристанью. Столики были еще пусты. За окошком голубела Река, а за ней сплошь желтел песок. На том берегу не видно было ни зеленого кустика, ни деревца, одни лишь дома – словно кто-то высыпал в огромную песочницу охапку игрушечных кубиков. Слева через Реку тянулся мост, разорванный посередине. Савелий глотнул горячего грога и заговорил:

– Мой дед был из древаков, ушедших жить в Город. Покидая свое братство, древаки обычно селились на левом берегу, подальше от Градодержавы. Так поступил и мой дед. На том берегу родился мой отец, и там родился я. Тогда мост был еще цел, и по нему ездили не только телеги, но даже два автомобиля, что сохранились от старых времен. Когда-то, еще до моего рождения, автомобили, говорят, ездили сами. Потом в них стали впрягать лошадей, чтобы катать детей. Ты когда-нибудь видел автомобиль?

– Нет.

– Ну, конечно, нет. И, наверное, не знаешь, что Левый Город прежде называли Левоторжьем, потому что там было торжище – торговая площадь, куда на верблюдах приезжали со своим товаром степняки. Когда я был таким, как ты, на той самой площади стали рассказывать черт-те что: будто бы в степь с юга ползет горячий песок и засыпает дикие степные травы. Мой отец был учителем. Он был очень учен, а любопытства его хватило бы на десять таких, как я: он без конца что-нибудь изучал. И стоило ему услышать про то, что «песок съедает степь», как говорили торговцы, он сел на лошадь и поехал это изучать. Его долго не было. Из степи он вернулся худым, хмурым и тут же отправился в Градодержаву. А потом у него появился вот этот сюртук, что на мне сейчас, а с ним и другой, с красными погонами на плечах.

Савелий отчего-то поморщился и отхлебнул из кружки.

– Ваш отец был донималой? – спросил Эми. Савелий вновь поморщился и отвечал:

– Да, черт бы их побрал. Они сделали отца важным секретным донималой, чтоб он снова поехал в степь и изучил все как следует. Ему позволили взять с собой семью. Так я узнал, что значит «песок съедает степь». Правда, в степи мы почти и не были. В Градодержаве не все верили моему отцу. Многие считали его рассказы бреднями и не хотели тратиться на его экспедицию. Они спорили так долго, что, когда, наконец, мы пересекли тайгу левого берега, оказалось, что высокой душистой травы, о которой рассказывал отец, почти не осталось. Степь уже становилась пустыней, и песок наступал на леса.