– И никто не узнал, чей был тот невидимый голос?

– Никто не узнал. Но ты узнаешь. Это был мой голос.

– Ваш?! Значит, вы тогда уже жили? Ах, да…

– Я жил уже намного раньше, но об этом поговорим в другой раз.

– И вы умеете делаться невидимкой! Как тогда со мной, на скамейке?

– Этому можно научиться, только тренироваться нужно долго. Но я-то живу достаточно, чтобы выучить фокусы и похитрее.

– А зачем вам нужно было кричать про главного начальника?

– Это было нужно не мне: я выполнял предначертание. Я должен был сделать так, чтобы ваш город был отрезан от всего мира. И я придумал, как это сделать.

– Но кому это было нужно? И зачем? – допытывался Эми.

– Опять сразу два вопроса: кому и зачем? Ладно, давай вторую конфету, я прощаю. Если бы ты мог понять, кому это было нужно – ты бы не спрашивал, зачем. Однако ж разговор это – опасный, даже если мы будем говорить шепотом.

– Кто нас услышит?

– Он.

– Кто, он?

– Тот, кому все это было нужно.

– Он – здесь?

– Он – очень далеко. Но у него хороший слух – тем более, если говорят о нем.

– Как можно слышать, если кто-то шепчет очень далеко?

– Он слышит не ушами.

– Чем же тогда?

– Он слышит сердцем. Оно у него огненное, и сам он – огонь. И это – такой огонь, которому неважно, далеко ты или близко: он слышит твои мысли. Он может из страшного далека нагревать золотистые жемчужины, и они теплеют, – тут Продавец Песка хитро сощурился, но тут же расхохотался, увидев, как Эми косится на жемчужину, что покоилась на белой скатерти. Выхлебав еще кружку воды, хозяин вагончика продолжал:

– А знаешь, давай-ка лучше я расскажу тебе, зачем все это было нужно. Так проще. А нужно это было за тем, чтобы никто не помешал предначертанию.

– Какому предначертанию? Что это значит?

– Тайга умрет, и все засыплется песком. Таково предначертание. И это уже началось: левый берег Реки уж тридцать лет, как стал песчаной пустыней.

– Но для чего?!

– Это – просто. Если б ты был, допустим господином пустыни, ты бы тоже захотел, чтобы пустыня была как можно больше.

– Я не уверен…

– Нет-нет, не думай даже спорить. Уж если владеешь чем-то, или властвуешь над чем-то, то непременно захочешь, чтобы власть твоя была больше и больше, а владение твое – шире и шире. Это уж закон такой, поверь. Ты просто еще – маленький, и не понял.

– Я понял, что на меня не действует то, что действует на всех, – сказал Эми. – И это значит, что меня от всех отрежут. Или сотрут?

Продавец Песка перешел на шепот:

– Такого предначертания пока нет, но оно может появиться в любой момент. А мне бы не хотелось такое предначертание исполнять.

– Значит, я могу пойти домой? – так же, шепотом, спросил Эми.

– Конечно. Ты все равно придешь снова. У тебя будут вопросы, на которые только я смогу ответить. Разве не так?.. А кстати, что ты собираешься сказать своей тетушке про это? – Продавец Песка показал на желтую жемчужину, лежавшую посередине стола.

– Я что-нибудь придумаю… Но… откуда вы знаете?!

– Что ж тут знать? Твоя тетушка повсюду красуется в серебряном кулончике с прекрасной золотистой жемчужиной, которую только ты мог ей подарить. Но что-то заставило тебя взять свой подарок обратно – тайком, конечно же. Ведь тетушка Феодосия не рассталась бы с жемчужиной ни за что на свете, уж это я знаю. Теперь ты пришел вернуть жемчужину мне. Чем она тебя так напугала?.. Молчишь? Ладно, я не спрашиваю, тем более что конфет у меня нет. Захочешь – сам расскажешь. Но жемчужину ты уж забери, пожалуйста. Тетушка Феодосия жить без нее теперь не сможет, вот увидишь. Ты же не хочешь, чтобы она мучилась?

– Нет. Но я не хочу, чтобы она стала го́рькутом.