Торговала я через небольшое окошечко, поэтому сильно волновалась, когда покупатели просили примерить или рассмотреть что-то из серебра. Конечно, особо дорогих украшений среди них не было, но даже двести рублей за кольцо в случае кражи мне пришлось бы вкладывать из своей зарплаты. А получала я до смешного мало. Впрочем, откуда взяться выручке в маленькой церковной лавке? А моя зарплата зависела именно от нее.

Только за счет серебра и золота, которого было немного, мне удавалось получать около двух тысяч рублей. Этих денег мне хватало лишь на ежедневный проезд и минимальное количество продуктов. А уж о поездке к родителям в село пришлось на время забыть. К счастью, за жилье платить не приходилось, так как я жила с мужем и свекровью.

Муж мой не работал, поэтому купить что-то на свои гроши я не могла. Если удавалось выкроить себе на новые трусики или капроновые колготки, я радовалась, как ребенок.

Товара в лавке было немного: иконы, восковые свечи, несколько книг и всякая церковная мелочь. Но откуда брались эти ненавистные недостачи, я никак не могла понять. Покупателей было мало – проторговаться достаточно сложно. Вот и приходилось иногда вкладывать в кассу из своей нищенской зарплаты.

Мне это так надоело, что я решила выкручиваться, как это делали другие продавцы: обсчитывать покупателей. Я долго противилась этому соблазну, но вынуждена была сдаться.

Я стала накидывать по два-три рубля на каждый товар, особенно ходовой, а разницу складывала в отдельную коробочку. Выгодней всего было выезжать на серебре: с его продажи я имела пятьдесят-сто рублей плюсом.

Да, мне было стыдно. Поначалу я переживала за каждый обсчитанный рубль, потом начала втягиваться и постепенно привыкать. Но однажды я поступила очень скверно, за что корю себя до сих пор.

Был какой-то предпраздничный день. На рынке полно народу, а у меня, как обычно, никого.

Подошел полноватый, хорошо одетый мужчина. Он мне сразу не понравился, уж больно нервный и суетливый, как будто куда-то торопился.

– Мне ладанку. Вот эту, на веревочке, – недовольно буркнул он и ткнул пальцем в стекло.

Я достала ладанку и подала ему, а он протянул мне тысячную купюру. С такими крупными деньгами ко мне обычно никто не приходил. Сдачи, естественно, тоже быть не могло. Даже если выгрести всю мелочь. О чем я и сказала покупателю, но он потребовал сдачи.

Я достала все имеющиеся деньги, которые были, и принялась отсчитывать, хотя точно знала, что на сдачу все равно не хватит: ладанка стоила шестьдесят пять рублей.

– Чего ты мне мелочь суешь? – грубо сказал мужчина. – Бумажные давай!

– У меня нет столько бумажных. Только мелочью могу, – потупила я взор, как школьница, которую отчитывал строгий учитель.

Подошли другие покупатели и попытались заглянуть через плечо этого мужчины, который закрывал весь обзор. Мужчина занервничал еще больше, но все сотни и десятки сгреб себе в карман.

Когда оказалось, что мелочи на сдачу все-таки не хватит, я спросила у него:

– Может, вы разменяете деньги, а потом придете за ладанкой?

Он одарил меня презрительным взглядом и, схватив свою купюру, зашагал прочь.

Обслужив еще двух покупателей, я наклонилась, чтобы аккуратно разложить деньги в коробочке, в которой хранила бумажные купюры. Я чуть не потеряла сознание: она была пуста!

Схватившись за край прилавка, чтобы не упасть, я боролась с рыданиями, готовыми вырваться наружу.

Мужчина не взял ладанку, но забрал свою тысячную купюру, а также всю сдачу, которую я ему отсчитала!

Волна злости на него и жалости к себе захлестнула меня с головой.

«Какая же я дура, – с досадой прошептала я. – Как можно быть такой тупой!»