Поэтому я не взлечу. Но и падать будет не больно.

Закончили мы глубоко после обеда.

– Ты обещал рассказать о маме, – напомнила я, когда погрузилась вместе с пакетами из магазина в машину.

– Конечно, конфетка. Только ко мне заедем.

Я забеспокоилась, когда мы выехали из центра. Одиннадцатый район. Не такое дно, как тот, где жила я, но тоже не подарок. Впрочем, будущей матери детей Руслана, как он считает, вряд ли что-то угрожает.

Он припарковался рядом с чистенькой, но бедной многоэтажкой. Вокруг пустыри и стройки, в сочетании с низким грозовым небом район выглядел мрачным и заброшенным.

– Пойдем, конфетка? Пакеты можешь здесь оставить.

– А забрать доки и вернуться ты не можешь? – тащиться в логово оборотня в погонах не хотелось.

– Вдруг ты сбежишь? – резонно заметил Леонард. – Руслан мне тогда голову снимет.

– Тоже мне потеря, – буркнула я, но выбралась из авто.

Может, поэтому Руслан так уверенно говорил, что я не сбегу – потому что его мент меня караулит? В подъезде пахло известкой, но хотя бы не кошками… Мы поднялись на второй этаж.

– Фу, – сказала я, когда мы вошли.

Дом вроде новый, а квартира выглядела как свалка. У двери плохо связанные черные мешки с мусором, от которых несло почище, чем на помойке. На полу кругом мусор и грязные носки. Стояла даже тарелка с объедками, словно Леонард, собираясь на работу, на ходу перекусывал и оставил тарелку в прихожей, когда обувался.

– Что «фу»? – усмехнулся он. – Разве ты не должна была привыкнуть к клоповникам? Дом, милый дом?

– Иди ты… В прихожей подожду. В комнату даже заходить боюсь.

– А что, поздоровалась бы с Элеонорой.

– С твоей надувной подружкой? – попыталась я сострить вслед, когда из комнаты вышла гибкая черная кошка и, изогнувшись об косяк, уставилась на меня зелеными глазами. – Ой, привет… Это ты Элеонора?

Я улыбнулась, стало немного стыдно за тупые остроты.

– Ладно, идем, – Леонард вернулся с папкой в руках. – Прости за беспорядок, знаешь ли, на уборку нет времени, а женской руки дому не хватает. Внизу есть кафе.

– Лучше в машине, – предложила я, когда мы спустились.

Светиться по кафешкам с Леонардом не хотелось – его наверняка все здесь знают. Мы сели в авто. Низкое, свинцовое небо, наконец, прорвало дождем. Капли застучали по лобовому стеклу. Под эту монотонную, успокаивающую песню природы я открыла папку о маме. Руки дрожали и не слушались меня.

Она смотрела на меня – мама.

На фото ей было не больше двадцати. Чуть улыбалась в объектив, но скорее выглядела испуганной. Черно-белый снимок был красивым.

Мысленно поздоровалась с ней, губы дрогнули, и я перевернула страницу, чтобы не разреветься на глазах у Леонарда.

– Твоя мама из глубинки, – сказал он. – Двадцать лет назад приехала на кинопробы, рассчитывая пробиться на голубой экран. Пробы она не прошла, но фотографию с проб отобрал твой отец. Спонсор мероприятия. Лично утверждал девушек. Так они познакомились.

Почему-то его слова отдались острой болью.

На следующем снимке мама была на кинопробах. Какой красавицей она была! Совсем другой человек: тонкая фигурка, уверенные жесты, юное, прекрасное лицо и волосы точь-в-точь как у меня. Она улыбалась, как кинодива.

– Он ее быстро окрутил, – Леонард дальше раскатывал меня катком. – Может роль предложил, может, еще что – мне Девин, как ты понимаешь, не докладывал. Через неделю она стала выходить с ним в свет, переехала в апартаменты. Не расстраивайся, Лили. Тогда многие девушки пытались устроиться. Ей повезло. Девин был влиятельным человеком. А твоя мама… Твоя мама была простой неопытной девчонкой, у которой кроме красоты ничего не было.