У Айны буквально слюнки текли, пока она разглядывала угощения и обдумывала свой следующий шаг. Она не могла просто забежать и схватить их. Полдюжины священников кругами ходили по залу, напевая в унисон и осыпая статуи сухим рисом и лепестками астр.

Она подумывала о том, чтобы пронести молочный шарик по воздуху прямо себе в рот. Но жрецы тоже умели использовать ченнелинг, а Айна всегда проигрывала, когда дело доходило до поединков. Единственным выходом было дождаться, пока священники закончат свои обряды, и сразу после этого забрать сладости.

Один из священнослужителей бросил на нее подозрительный взгляд. Айна подбежала к ближайшей статуе, сжала руки и отвесила небрежный поклон.

Статуя изображала Шерку-газару, великую травяную волчицу Майаны, восседающую на изумрудном столбе, отделанном нефритом. Вспомнив королевскую гвардию Кирноси и этого проклятого Аранеля, Айна показала сцепленными пальцами грубый жест и повернулась направо. Аметистовая колонна поддерживала величественную статую Соркена-мегарии, крылатого дельфина Парамоса. Айна перевела взгляд на другой конец комнаты, где стояли два божества нижних царств.

В отличие от своих верхних собратьев, статуи этих двух сейтериусов были демоническими, их лики казались такими же злобными, как и царства под их владениями. Напротив Шерки на сапфировой колонне возвышался нагамор Азяка – змея Мэлина. Сотни мелких нагаморов, населяющих нижнее царство, предположительно были ее отпрысками.

Айна повернулась к четвертой статуе – вандрагору Андракену – громадному таракану, который, по преданию, правил Наракхом. Наракх был низшим, самым подлым и самым мерзким из всех царств, предназначенным для тех, чьи души столь же чудовищны. Мать Айны рассказывала ей истории о тех немногих мэлини, которые спускались в Наракх, проходя через торану после совершения особо тяжких преступлений. Насколько было известно, ни одному из них не удалось вернуться.

Высеченный из черного мрамора вандрагор представлял собой ужасающий образ: масса торчащих ног и выпирающих глазных яблок, каждый глаз обрамлен острыми как бритва зубами. Айна перевела взгляд с гротескной фигуры Андракена на потолок, где в белом камне были высечены строчки из писания:

По воле Существа, создавшего этот мир,

он был разделен на четыре части:

две – для душ, жаждущих крови, грешащих, вредящих

и ненавидящих;

две – для тех, кто оказался верным и добрым,

и их царства пребывали в мире и единстве.

И вот воцарилось равновесие, разделив мир

на честных и нечестных.

Она уже видела эти слова раньше в Песне Спасения, старом писании майани. Стихи были расклеены по всему королевству – на витринах магазинов и чайных домиков, даже в туалетных кабинках. Однажды, когда у Айны закончилась туалетная бумага, ей очень пригодился этот священный пергамент, а именно шестой стих.

В Песне Спасения говорилось о четырех зверях, которые остановили великую войну, разделив царства и уравновесив вселенную – что бы это ни значило, черт подери. Айна не стала вникать в нюансы формулировки, хотя смысл был ясен. В писании четыре планетарных зверя изображались как доблестные божества, чье вмешательство спасло вселенную от разрушения.

Точно так же, как в системе верований, майани изображали Торанический Закон – уравновешенным и справедливым.

Но они трактовали все неправильно. Айна вспомнила нагамора, который едва не растерзал ее в Мэлине и запустил цепь событий, разлучивших ее с матерью. Если бы Азяка существовала, она была бы далеко не спасительницей.

Впрочем, это не так важно, ведь сейтериусов не существует. Чего не скажешь о Тораническом Законе, суровом и, как бы прискорбно это ни было, совершенно реальном. Планетарные звери были лишь символами, созданными для безвольных верхних царств, которым нужно было кому-то молиться.