– Ну тише ты, тише. Что ты сразу ее хоронишь? Я вот знаешь, сколько раз так помирала, родных уже и не пугаю. Полежу немного, да и отойду, как кошка. Ты это брось. Ты так ей помогаешь? Знаешь, дочка, слово оно тоже не пустое. Возьмешь, да и угробишь мать? Ты зачем так, а?

Я молчал и удивленно наблюдал эту сцену. Женщины будто и забыли о моем присутствии.

– Я понимаю, знаю… Но что я могу с собой… Я чувствую. Как позвонили, так тут всё натянулось, – она снова, как тогда на дороге, прижала руку к груди. – А теперь словно оборвалось. Сердце упало… Я ничего не могу с собой… – она снова зарыдала.

Бабушка всё так же немного сурово смотрела на женщину. Потом поднялась, шаркающей походкой подошла к ней и вдруг прижалась губами к ее поникшей голове, поцеловала в растрепанные волосы. Потом отняла губы. Елена подняла удивленно голову.

– Она жива, дочка. Теперь я тебе скажу, что чувствую. Жива она, а ты нужна ей очень. Тяжело ей одной. И легче ей своими рыданиями ты не сделаешь. Лучше бы к ней поторопилась, если сил набралась.

Елена изумленно смотрела на бабушку.

– Откуда Вы?..

– Знаю, дочка, я знаю. Просто поверь. Она тебя очень ждет.

Елена молчала. Она вдруг изменилась в лице. Успокоилась, вытерла слёзы.

– Да, Вы правы. Нужно идти, – она посмотрела на меня: – Александр, пойдемте?

– Конечно, – отозвался я, – тем более, по-моему, метель стихла.

Бабушка проводила нас. Мы надели всё еще сырую обувь, верхнюю одежду, шапки. Я взял рюкзак, подал Елене ее сумочку.

– Ну, давайте, поспешите, с Богом. Куда идти, наверное, знаете. Так же по дороге еще всего километров пять, а потом направо. За пару часов дойдете. Так, ничего не забыли? Точно? Посмотрите хорошенько! Ну ладно, с Богом, пора.

Собрались уже уходить. Извинялись за беспокойство, бабушка всё что-то суетилась с новыми напутствиями.

– Спасибо Вам огромное, – сказала Елена. Хозяйка уже без недавней строгости, тепло посмотрела на нее, подошла. Та, будто зная, что нужно делать, наклонилась, и бабушка снова поцеловала ее в лоб, перекрестила.

– Всё хорошо будет, дочка. Ты верь.

– Верю.

Мы вышли на улицу. Ветер совсем стих. Снег срывался еще немного с неба, но кружился теперь спокойно, без прежней безумной гонки. Вокруг стояла поразительная тишина, непривычная до одурения. Я глянул вверх и изумился. Сквозь темно-серую пелену местами проглядывало черное звездное небо.

Мы пошли к дороге, всё так же – я впереди, «ледоколом», Елена сзади. Наши прежние следы уже замело, и пришлось прокладывать путь заново. Снег не скрипел, слишком он был глубокий и рыхлый.

Поселок остался позади. Мы оба оглядывались на приютивший нас полускрытый сугробами домик. Светили желтым мутные окна, и неясно было, действительно ли бабушка стоит у окна, провожая нас взглядом, или нам это только мнится. Да и весь этот визит теперь казался каким-то сном, просто нереальным видением, которое принесли с собой метель и вой ветра…

Некоторое время мы шли молча. Двигаться в глубоком снегу без ветра оказалось гораздо легче. Грудь радовал чистый спокойный воздух, а глаза – снежный простор и мелькавшие в небесных прогалинах звёзды. Елена заговорила сама:

– Она очень похожа на мою маму. Я как присмотрелась, так и обомлела… Странно это всё. Не случайно. Здесь же детство мое прошло, в этих степях… – помолчала, потом прибавила: – Хорошо тут было… Особенно весной, когда степь цветет…

– А почему уехали?

– Жизнь так повернулась. Закончила школу на «отлично», родители отвезли в Волгоград в институт поступать. А там студенчество… сами, наверное, знаете, знакомства, городская жизнь. В общем, пустила корни. Стала даже немного презирать деревню, зазналась, – она горько усмехнулась, затем мрачно сказала: – Обидно было родителям…