– Что? – спросил Гараил и испуганно посмотрел на нее. – Мамы… нет?

– Да. Ее больше нет, – подтвердила бабушка.

Осознание накатило удушающей волной, сжало грудь так, что вдохнуть стало невозможно. Голова заныла болезненной пустотой. Тело качнулось вперед и попало в горячий плен, и лишь спустя полминуты Гараил сообразил, что это просто бабушка обняла его.

Сознание внезапно отдалилось, скрылось где-то в белом сумраке. Дальнейшее осталось вспышками воспоминаний. Вот он переоделся в темно-зеленые с коричневыми лампасами брюки, золотистую рубашку и изумрудно-зеленый жилет с золотой вышивкой. Бабушка причесала его белые волосы и вывела за руку из комнаты. Потом он зашел в зал для прощания, где собрались все жители дворца. Священник в небесном одеянии вышел вперед и что-то беззвучно запел. Гараил вместо сухой ветки поднес к ложу мамы бумажные пионы – ее любимые цветы, которые он делал к ее дню рождения, а подарил, получается, на день смерти. И вспыхнул огонь, провожая души мамы и погибших ради нее воинов к Отцу-Небу.

После что-то происходило. Отец задавал вопросы, но Гараил не мог разобрать слов. О чем-то вздыхала бабушка и гладила его по голове. Ругалась служанка Олси и разжигала постоянно гаснущий камин.

Белый сумрак расступился так же неожиданно, как и появился. Гараил чуть нахмурился, оглядел кушетку, на которой сидел, письменный стол, заваленный бумагами, и стоявшего рядом с ним мужчину, одетого в серебристо-серый халат лекаря, вслушался в слова бабушки:

– Я не понимаю. У Яна же нормально всё было! Почему у Гараила… вот так?

– Не волнуйтесь, миледи, всё с ним в порядке, – успокаивающим тоном ответил лекарь. – Милорд Гараил обрел стихию раньше срока, аура оказалась не готова к подобному вмешательству и теперь экстренно перестраивается. Это всего лишь эмоциональная защита организма. Всё нормализуется, когда трансформация завершится.

– И долго это будет продолжаться? – поинтересовался Гараил.

Они вздрогнули от неожиданности, и бабушка взволнованно спросила:

– Как ты?

– Жив, очевидно, – пожал плечами он. – А что?

– Ты нас пугаешь. Молчишь, смотришь в пустоту и периодически всё замораживаешь.

– Позвольте мне, – попросил лекарь и щелкнул пальцами: – Милорд Гараил, слышите меня?

– Прекрасно слышу.

– Хорошо. Как ощущения? Есть что-то необычное?

Он прищурился, глядя на лекаря. Интересно, что тот подразумевает под необычным? Тепло тела? Жар от стен? Или искорку на кончиках его пальцев? Или странный полумрак, который не рассеивался от настольного светильника?

Последнее Гараилу не понравилось, и он просил:

– Что это за тень?

– Милорд Янериус шалит. Но мы сейчас про вас.

– Отец староват для шалостей, – пробормотал Гараил и нахмурился. – Мне это не нравится.

– Никому не нравится, но поделать мы с этим ничего не можем. Из-за сильного эмоционального потрясения его стихия вышла из-под контроля, – пояснила бабушка.

– Эмоционального потрясения? – переспросил лорд и внезапно вспомнил, отчего оно могло возникнуть, судорожно вздохнул.

– Нет-нет, нам одного стихийного буйства достаточно! – воскликнул лекарь и велел: – Смотрите на меня, милорд. Ага, а теперь дышите, ровно и глубоко.

Гараил рвано втолкнул в легкие воздух, резко выдохнул. Второй вдох дался легче, но болезненное ощущение в груди никуда не делось. Да и как оно может исчезнуть, если мама… мамы… Лорд закрыл глаза и сглотнул. Комок в горле даже не шелохнулся. Вдох! Да, тяжелый, но столь необходимый. Выдох ничуть не легче. Вдох. Выдох. Мамы нет. А он есть. Почему он есть?

Он жив из-за снега. Снег? Да, точно, тогда всюду летали снежинки. Они кружились, касались кожи и разума и что-то шептали. Этот шепот был важнее дыхания и сердцебиения, громче воя метели, перекрывал звон мечей и чей-то крик.