Скоро я понял, почему такое небольшое, судя по карте, расстояние нужно было преодолевать целый час. Дороги как таковой просто не было. Асфальт закончился сразу, как только мы выехали за территорию станции. Дальше пошла грунтовка, на которой с регулярной частотой возникали ямы. Судя по всему, часто курсирующие по этой дороге водители пытались хоть немного заровнять их, засыпая всяким строительным мусором вроде битого кирпича и бетонной крошки. К счастью, вот уже пару недель стояла сухая погода и лужи, которые обычно становились жильем для головастиков, немного подсохли и уже не напоминали грязевые ямы.

Уверен, кроме этого маленького выносливого автобуса, который в народе называли «попрыгунчик», никакой другой транспорт по ней просто бы не проехал, не считая, конечно, военного грузовика или танка. Ухабы и колдобины встречались так часто, что я чувствовал себя не пассажиром, а всадником на строптивом скакуне, твердо намерившемся вытрясти из меня всю душу. Наконец впереди показалась деревня. Я испытал такое облегчение, что, если бы был дамой, непременно бы бросился обнимать водителя. Наконец «попрыгунчик» остановился возле столба, на котором красовалась буква «А», обозначающая остановку. Чуть ниже была надпись: «Тюрино». Спрыгнув со ступеньки на вытоптанную в траве площадку, я помахал водителю рукой, подождал, пока автобус, подняв пыль, проедет мимо, и огляделся.

Я стоял на главной улице, пустой и довольно широкой. По обе стороны расположились потемневшие от времени бревенчатые дома. Я поправил рюкзак и пошел по узкой тропинке, протоптанной в зарослях спорыша и тянущейся вдоль дороги, которая по-прежнему оставалась пустой. Но несмотря на отсутствие машин и прохожих, деревня не казалась вымершей.

То тут, то там бегали бесстрашные куры и лаяли собаки. Я прошел один дом, второй, а возле третьего остановился. Если честно – не знаю, почему. То ли он мне чем-то приглянулся, то ли сработал киношный штамп, что нельзя садиться в первую встречную машину, то бишь заходить первый встречный дом. Белые наличники напоминали вологодские кружева, в небольшом палисаднике перед домом пестрели георгины. Дом словно звал меня: «Зайди!», и я решился:

– Хозяева дома? – крикнул я, поднимаясь по деревянным ступенькам. Мне никто не ответил. Я спустился, забрался на забор палисадника, при этом рискуя его сломать, и постучал в окно. Ни дом, ни его хозяева никак не отреагировали на такую фамильярность. Вздохнув, я решил поискать удачу в другом месте. Слез с забора и уже собрался уходить, когда увидел, как в окне шевельнулась занавеска. Спустя минуту послышались шаги и, распахнув входную дверь, передо мной появился сухонький старик:

– Ты кто такой? Чего стучишь?

– Здравствуйте, дедушка! Я этнограф, – я решил придерживаться легенды до конца, коли начал. – Ищу вот, где бы остановиться на ночь.

– Врешь небось про этнографа, – отреагировал старик на мои слова неожиданным образом. Что же они здесь все такие недоверчивые…

– Не вру, – буркнул я. – Действительно ищу, где переночевать. Заплачу, сколько скажете. Кстати, меня Максом зовут.

Дед сморщился, словно что-то едкое понюхал. Неужели мое имя ему так не понравилось?

– Иван Лукич, – произнес старик, опираясь двумя руками на палку. – Заходи, гостем будешь.

Я поднялся по ступенькам и протиснулся в дом, царапнув рюкзаком по косяку, так как старик даже не попытался отодвинуться. В сенях возле двери висел умывальник, тот самый с пимпочкой, которую надо подталкивать вверх, чтобы вода текла. Лет десять уже таких нигде не видел. Под ним стоял местами побитый эмалированный таз. Я что, в прошлое вернулся? В избе было чисто, русская печь с выбеленными боками занимала почти половину комнаты, кружевные занавески в пол-окна, от двери к покрытому клеёнкой столу вела узкая домотканая разноцветная дорожка. На противоположной от печи стене находилась еще одна дверь, в отличие от входной окрашенная в синий цвет. Скорее всего, она вела в спальню.