Внешний город окружён тремя линиями валов и рвов.

Здесь же есть и поражающий воображение гончарный квартал.

С запада ограничен рекой Биляркой, с севера – внутренним валом городища, с востока – старой дорогой, с юга разделен на две части небольшим оврагом.

Квартал располагается с учётом розы ветров, рядом с месторождениями необходимого сырья (гончарные глины, песок). Имеются разнообразные конструкции горнов. Для их строительства используется специальный набор кирпичей, мастерские располагаются отдельно от жилищ. Словом, всё говорит о высоком уровне гончарного дела у булгар».

Караван-сарай Биляра был расположен за пределами внутреннего города, за южным его углом, недалеко от восточных ворот.

Мустафа спрыгнул с возка и огляделся. Увидев крепкое кирпичное здание, чистый двор, вымощенный кирпичом, услышав разноязыкий говор, ощутив суету и толкотню, присущую подобным местам, он понял: дома.

Тепло попрощался с купцом Ахметом и побрёл по улицам.

И глазам Мустафы предстал чужой город.

Нет-нет, когда-то он его знал и даже любил – воспоминания путаной чередой проносились в голове всякий раз, когда возникало новое здание: грозная громада комплекса мечетей Исмаилдан, каменные дома знатных беков или халупа простого ремесленника.

Вспомнил себя прежнего – начинающего гончара. И понял, что зрение того молодого глупца сильно отличается от смутного взора взрослого мужа, познавшего всю тяжесть доли колодника.

И тогда – постепенно, исподволь, далеко за памятью стали всплывать картины его прежней жизни в Биляре.

…Вот и знакомая ограда, глухая калитка в ней.

Попробовал – открыто.

Отворил.

Зашёл.

Широкий двор освещён несколькими факелами. Люди с подносами сновали по двору.

«У них тут праздник? – шевельнулось смутное подозрение. – Чей праздник и для кого?»

И вдруг увидел, что навстречу ему выходят три рослых мальчика: Рахим, Керим, Селим. Он их сразу узнал – это его сыновья. А чуть позади них идёт красивая женщина – его жена Айгуль.

– Аке! – вскрикнули все трое и, не доходя трёх шагов, стали на колени.

– Дети мои! – вскричал Мустафа и едва не пал без чувств, но его вовремя подхватил Рустам – брат жены.

– Купец Ахмет предупредил, что ты едешь, – сказал он, плача от радости.

Плакали все.

Радовались тоже все.

Именно о такой встрече мечтал бывший колодник Мустафа долгих пять лет.

В хорошем месте находилась изба Трофима: с одной стороны речка Серебрянка, с другой – многоводная Ока.

Берега Серебрянки поросли ракитным кустом, крутобережная Ока вся в ивняке, перемежающемся шиповником да малиной.

Раздолье, да и только! Знали наши пращуры, где поселение ставить.

А воздух каков!

Хорошо дышится дома.

Чуть выше и правее, если глядеть от Серебрянки, несколько яруг[14], а за ними – Засеребрянье – сплошь терема резные да хозяйские дворы, а выше по Оке располагалось ещё до двух десятков изб, примерно таких же, как у Трофима.

Часть их заброшена, в некоторых копошилась жизнь: визжали ребятишки, тянуло дымком.

Соседей Трофим не стал проведывать, да и где они, соседи? Знакомых лиц и то не встречалось, а ещё говорят, что Рязань небольшой город.

Немного дней миновало от возвращения из Дикого поля, ещё меньше со дня встречи с князем Юрием Игоревичем, а бездействие начинало серьёзно томить бывшего половецкого невольника.

Он часто вспоминал княжеские слова: «Взял бы я тебя к себе в дружину, но у Льва Гаврилыча насчёт тебя – свои соображения».

«Долго соображает воевода, – думал Трофим, – сильно долго… Да и кто он есть, если рязанский князь сказывает, что у него на твой счёт свои соображения? Кто он таков?»