– Пустяки, Оскар, – небрежно отмахнулся Конан Дойл, – я все неверно истолковал. Извини, что втянул тебя.

Забравшись в кеб, они отправились в Лондон. Оскар Уайльд терпеливо выжидал, а когда они пересекали площадь Пикадилли, снова спросил:

– Артур, долго мне еще умирать от любопытства? Я наблюдал за тобой, пока ты читал письмо. Ты, конечно, литератор от Бога, но в театре не приживешься. Ты был сам не свой.

– Вовсе нет, Оскар. Просто кто-то сыграл со мной злую шутку.

– Вот как? Занятно, я тоже люблю посмеяться. А ну-ка поделись со мной, Артур, – потребовал Уайльд и нахмурил брови. – Читай письмо.

– Право, дружище, не стоит…

Оскар Уайльд постучал тростью в крышу экипажа.

– Останови здесь, Гибсон, – крикнул он.

Кучер тут же затормозил.

Конан Дойл глянул в окно. Они оказались прямо посреди площади Пикадилли.

– В чем дело? Почему мы стоим?

– Читай письмо, Артур.

Конан Дойл понимал, что они мешают движению. Возницы кричали и свистели. В телеге, груженной пивными бочками, сидели двое рабочих, потрясали кулаками и осыпали виновников отборной бранью.

– Оскар!

Уайльд откинулся на спинку сиденья, достал из кармана серебристую фляжку, отвинтил крышечку и отхлебнул. Конан Дойл почувствовал аромат шотландского виски.

– Сожалею, Артур, но мы не двинемся с места, пока я не узнаю содержание письма, – произнес, причмокивая, Уайльд.

Крики и проклятия становились все громче, и вокруг уже яблоку негде было упасть.

– Но, Оскар!.. – отчаянно взмолился Конан Дойл.

– У меня предостаточно времени, Артур. – Уайльд отхлебнул еще немного и завинтил крышечку. – Мы, кажется, взбаламутили весь Лондон.

О стенку экипажа что-то стукнулось со стеклянным треском – видимо, разбилась бутылка.

– Ладно, Оскар, твоя взяла!

– Поезжай, Гибсон! – с самодовольной ухмылкой приказал Уайльд, постучав тростью в крышу.

Экипаж продолжил путь. Уайльд не сводил глаз с друга.

Конан Дойл подавил раздражение и развернул письмо.

– Оскар, стоит ли из-за подобной чепухи…

– Читай!

Конан Дойл кашлянул и прочитал:

Уважаемый доктор Дойл, с моей стороны было ошибкой обратиться за помощью к Вам. Прошу Вас уничтожить все мои письма. Не ради меня, я боюсь… я по-прежнему верю, что сбудется все предначертанное судьбой. Меж тем позапрошлой ночью Вы мне приснились. Сон был так явственен. Вы лежали в гробу со сложенными руками, мертвенно-бледный и бездыханный. Даже во сне я почувствовала, что Вы испустили дух. Несомненно, я видела грядущее, и наша встреча грозит Вам непоправимой бедой. По этой причине мне пришлось спешно покинуть Лондон. Вы были очень добры. Поминайте меня в своих молитвах.

И неизменный вензель в конце.

Дочитав письмо, Конан Дойл сложил его дрожащими руками в конверт и сунул в карман.

Экипаж медленно ехал по улице, которая была запружена конными повозками, телегами, нагруженными увядшими цветами, погнившей репой и тухлой рыбой.

Лондон был поглощен повседневными заботами.

Наконец Оскар Уайльд нарушил молчание:

– Обычно от того, кого просят уничтожить письма, ждут совершенно противоположного. – Он задумался, постукивая подушечками пальцев по пухлым губам, а затем спросил: – В письме тот же фамильный герб семейства Тракстон в образе феникса?

Конан Дойл резко кивнул.

– Ты, разумеется, не передумал ехать в Тракстон-Холл?

– Само собой, – снова согласился Дойл.

У пивной сцепились двое пьяниц. Он тупо уставился на них. Оба еле держались на ногах, и едва ли их яростные удары достигали цели.

– Само собой, – повторил Уайльд, – я поеду с тобой.

Спустя две недели доктор Артур Конан Дойл и его друг Оскар Уайльд мчались на север в вагоне первого класса. Дойл разглядывал три письма: таинственный призыв из дома номер сорок два, приглашение от Общества психических исследований и последнее послание с предсказанием его смерти. Он поднял конверты к свету, льющемуся в окно, и серебристый феникс на водяном знаке запылал в своем гнезде.