Она смотрит на меня, как на сумасшедшего. Скорее уж она сбежит, чем попросит жениться.

Она для меня слишком хорошая. Почему меня сводит с ума её положительность?

Я думал, что полюбил её. Я уверен, что я её ненавижу. И боюсь признаться в этом самому себе. Как будто она сейчас заглянет мне через плечо.

Что бы она сказала, чтобы бы сделала, если бы поняла истинную природу моих чувств к ней? И какова она, эта чертова природа?

Временами мне хочется ударить её, сделать больно. Закатить хорошую оплеуху.

Почему я её ненавижу?

Почему не оставлю?

Это как больной зуб: трогать невыносимо; не трогать не получается.

Я пресытился ею. Она мне надоела. Её костлявая фигура мне омерзительна.

Потом понимаю, что ненавижу не её. Я ненавижу себя.

Я не могу Ленку бросить. Не могу Наташку бросить. Не могу перестать таскаться к Марине Дмитриевне, жене отставного майора и моего соседа. Не могу перестать трахаться с Костей. Не могу бросить колоться, пререкаться с отцом. Не могу смотреть в глаза матери.

Я хочу спать. Голова болит. И хочется выпить. Или шырнуться.

Но час поздний. Теперь уже, наверное, все давно закрыто.

23 февраля

О! Сегодня самый лучший день Защитника Отечества в моей жизни.

Я сам себе «угодил».

Сейчас запишу по порядку, как советует мой психиатр.

Черт, какое слово лучше выбрать? С чего начать?  И, это уже вопрос к себе, к любимому – зачем наедине с собой подбирать слова, смягчать выражения? А люди ещё хотят избавиться от цензуры. Ха-ха!

И так, наша связь, наш горячий и пылкий роман с Костей дошел до слуха моей очаровательной прелестницы. До желтенького цыпленочка, ангелочка с пощипанными крылышками.

Если точнее, не до слуха, а до взора.

Угораздило её припереться в самый неподходящий момент, когда мы с Костей лежали на диване и целовались взасос».

***

Лена отбросила от себя тетрадку, почувствовав, как от негодования загораются не только щеки, но даже уши.

Она была разгневанна, разочарованна смущена.

Зачерпнув горстями воду, плеснула в лицо.

Какая мерзость! Гадость! Гадость!

До сих пор автор денвника был ей симпатичен. «Герой нашего времени». Ну, недопонятый, не любимый роднёй, пресыщенный хладнокровной возлюбленной. Бывает. Имеющий, судя по всему, наркозависимость – плохой, очень плохой, категорически не одобряемый Леной поступок. Но удобоваримый. Проглотить который с грехом пополам, можно.

Но «целоваться с Костей», кем бы он, этот Костя, не был? Это уж слишком!

Лена чувствовала себя так, словно это она сама вошла в комнату, застав парней за худшим из всех видов разврата – мужеложство. Фу! «Голубой король»! Звучит почти красиво. На деле же отдает какашкой.

Лена потёрла виски, лоб, глаза. Что это она так разгорячилась? Ей-то, спрашивается, какое дело до интимных радостей неизвестного страдальца в далёком прошлом?

Но ничего поделать с собой она не могла. Злилась, и все.

Сходное чувство испытываешь, читая роман и симпатизируя главному герою. А потом он начинает творить глупости, отбивая всякое желание следить за его перипетиями.

В отличие от романа, дневник повествовал о реальных событиях. И от этого на душе становилось как-то неуютно и смутно.

И хотелось знать, что там было дальше с этим придурком.

В тетради ещё было много листов.

***

«Мы с Костей лежали на диване и взасос целовались. Я не слышал, как Лена вошла. Костя, наверное, тоже.

Картина была просто великолепная: я лежу на подушке. Костя, разгоряченный и мокрый, на мне.

«Мы жадно лобзаем друг друга».

Не берусь представить, что чувствовала Лена в этот светлый миг.

Что чувствовал я, тоже описывать не хочу. Это как во сне, в котором все одеты, а ты почему-то нагишом. Нюансов ощущений множество, но все сводятся к одному: нелепо и стыдно.