– Ты действительно думаешь, что уход от тебя не был самым трудным поступком в моей жизни? – Он закрывает глаза и, когда открывает их, в их глубинах таится что-то, очень похожее на муку. – Ты же была моим лучшим другом.

– Но ты же все-таки ушел от меня, бросил меня! И теперь у тебя есть другие лучшие друзья, так что ничего страшного, все хорошо, что хорошо кончается. – Я делаю судорожный вдох, и теперь я рада этому дождю, потому что, благодаря этим потокам воды, он не может видеть слезы в моих глазах. – Но надо полагать, это нормально, потому что другие лучшие друзья есть и у меня.

Он отводит взгляд, и я несколько секунд наблюдаю, как он с усилием сглатывает, прежде чем снова смотрит на меня и говорит:

– Я понимаю, что это тяжело – жить без Каролины.

– Ты понимаешь, что это тяжело? – выкрикиваю я, сама не своя от потрясения, глядя на него округлившимися бешеными глазами. – Ты понимаешь, что это тяжело? Это и есть то, что ты можешь сказать мне сейчас?

Джуд издает раздраженный рев, от которого в любое другое время по моей спине забегали бы мурашки. Но сейчас это просто разъяряет меня еще больше. Как и его вопрос:

– Чего ты хочешь от меня, Клементина? Чего, черт возьми, ты хочешь от меня?

– Того же, чего я хотела от тебя с девятого класса! – кричу я в ответ. – Правды. Почему тебе надо было взять и изменить все? Когда мы были друзьями, нам было хорошо – очень хорошо. Так почему тебе понадобилось поцеловать меня? Почему тебе надо было впервые в моей жизни дать мне почувствовать что-то прекрасное только для того, чтобы тут же это отнять? Я что, так плохо целовалась? Или дело в том, что ты об этом пожалел? Может, ты просто понял, что такая я тебе не нравлюсь, и вместо того, чтобы сказать мне об этом, выбрал самый легкий путь и стал полностью игнорировать меня, вести себя так, будто я не существую? Так в чем же было дело, Джуд?

К тому времени, как я заканчиваю бросать ему в лицо вопросы и обвинения, я тяжело дышу. Часть меня охвачена ужасом – та часть, которая не может поверить, что я действительно высказала вслух все, что за последние три года проносилось в моем мозгу столько раз, что и не счесть. Но есть и другая часть меня, более значительная, которая чувствует себя освобожденной благодаря тому, что я наконец-то высказалась открыто.

Смущает ли это меня? Да, но разве небольшое смущение не стоит того, чтобы наконец получить ответы на мои вопросы? Вы чертовски правы, это того стоит.

Во всяком случае, до тех пор, пока Джуд не смотрит мне прямо в глаза и не говорит:

– Мы учимся в одной школе. Так что я никак не могу вести себя так, будто ты не существуешь.

Теперь уже я сама реву в раздражении, хотя у меня это больше похоже на истошный крик.

– Ты опять об этом? Опять сводишь все к обыденным деталям вместо того, чтобы дать ответ на вопрос, на который я чуть ли не умоляю тебя ответить?

– Клементина…

– Не смей называть меня Клементиной, – со злостью бросаю я. – Ты так жалок, что не можешь ответить даже на простой вопрос. А может, дело не в том, что ты жалок, а в том, что ты говнюк.

Я выложила ему про себя все, обнажила перед ним свою душу. Взбешенная и более уязвленная, чем мне хотелось бы признать, я отворачиваюсь. Черт возьми. Черт, черт. И черт бы его побрал. Он не стоит того, чтобы…

Джуд останавливает меня, мягко сжав мой локоть и снова повернув меня к себе лицом.

– Ты целовалась потрясающе! – кричит он мне в лицо. – Вкус твоих губ был как ананас. Мне хотелось обнимать тебя вечно. И я никогда в своей жизни ничего не желал так сильно, как знать, что ты принадлежишь мне. Что ты