– Это не обсуждается, – заявил командир.

С трясущимися руками я подошла к Глебу, держа нож в руке. Он открыл глаза, слабо улыбнулся и прошептал:

– Смотри, не зарежь меня насмерть… а то не женюсь…

Двое мужчин придерживая Глеба, поторопили меня:

– Делай все быстро и четко, рана должна быть максимально узкой, твои тонкие пальцы это позволяют.

Я глубоко вздохнула, как перед прыжком в прорубь, и, разорвав ткань, сделала резкое движение, разрезав живую плоть. Мои пальцы погрузились в теплую кровь, и я стала судорожно нащупывать пулю. Мне казалась, что прошла вечность. Наконец я захватила твердую сталь и вытащила. Глеб, белый как январский снег, лежал без движения.

Командир отодвинул меня и сказал:

– Все, молодец, дальше я сам. – Он ловко перевязал ногу, и вколол Глебу какой-то укол.

Я вышла на свежий воздух. Глядя на ночное небо чужой мне страны, подумала, что все это происходит не со мной.

Ранним утром, похоронив останки Вадима, мы, сделав носилки для Глеба, двинулись путь.

К обеду наша группа без приключений вышла из ущелья. Командир вытащил рацию и сообщил наши координаты. А еще через пару часов я сидела в местном лазарете, ожидая окончания операции Глеба.

Когда я зашла в его палату, он с привычной усмешкой спросил меня:

– Мой юный корнет, что Вы забыли в этом, Богом забытом месте?

– Наверное, то же что и ты, – грубо ответила я, и смачно загнула матом.

Он заливисто рассмеялся, и сказал:

– Иди сюда, мне надо что-то тебе сказать на ухо.

Я недоверчиво покосилась на него и подошла, присев на край больничной кровати.

Его сильные руки схватили меня и дернули на себя так, что я оказалась лежащей поверх больного. Глеб обхватил мою шею рукой и прошептал:

– Женщина, целуй больного, ты ему должна.

Каким-то седьмым чувством я поняла, что мне и самой хочется поцеловать сейчас этого раненного, уставшего мужика, который спас мне жизнь. И я молча прильнула к его сухим и горячим губам.

– Таак, не такие мы уж и умирающие! – в дверях стоял Орлан и улыбался.

Я смущенно отскочила от Глеба и вышла из палаты.

Это происшествие не прошло для меня бесследно. Как я ни старалась переключиться на работу, но воспоминания о Вадиме, о наших злоключениях, отразились на моем эмоциональном состоянии.

Глеба через несколько дней отпустили из больницы. Мы встретились с ним в кафе.

– Ты здесь надолго? – поинтересовалась я.

– Нет, на днях нашу группу перебрасывают в другое место, я пришел поблагодарить тебя и попрощаться.

Я молча ковыряла вилкой в экзотическом салате. Мне почему-то хотелось зареветь в голос.

Когда я подняла на него глаза, то увидела, что он с легкой усмешкой разглядывает мое лицо. Меня это внезапно разозлило. Да что он о себе возомнил? Что может вот так врываться в мою жизнь, а потом по собственному желанию исчезать в никуда? Я что, девочка на побегушках?

Все это бегущей строкой отразилось на моем лице. Глеб засмеялся, и, привстав из-за стола, шепнул мне на ухо:

– Подруга, я дождусь, наконец, приглашение в гости? Или мы расстанемся сейчас на фоне этого прекрасного заката?

Я, поджав губы, надменно процедила:

– Пожалуй, наших встреч и так было чересчур. Удачного тебе пути.

Он откинулся на спинку стула, хмыкнул и протянул:

– Ну, ну, понятно, и тебе не хворать…

Мне оставалось только встать и гордо удалиться в закат.

Придя домой, я все-таки, пустила сентиментальную слезу. Потом откупорила стоявшую для особого случая бутылку, налила себе в бокал и плюхнулась в огромную, похожую на мини бассейн, ванну с джакузи.

Закрыв глаза, я слушала прекрасную мелодию саксофона, и с обидой на весь мир думала, где же ты мой единственный мужчина, который будет любить меня со всеми моими недостатками и закидонами, такую, какая я есть, пусть уже не первой свежести, зато умную и надежную?