Мать тогда, пошатываясь в разные стороны, вышла в коридор. В одной руке она держала бутылку, другой пыталась уложить грязные волосы. Она выглядела как старая бабка, хотя в тот год ей исполнилось всего тридцать три. Я посмотрел на нее виновато, а она лишь покачала головой и велела умыться. Вот и вся забота.

– Не стоит, – говорю я Нике, не зная, как реагировать на ее действия. Я чувствую себя неловко, странно, нелогично. В моих жилах будто пробуждается неведомая мощь, она заводит мотор под грудной клеткой, и мне становится труднее себя сдерживать. Притяжение… Между нами есть какое-то притяжение, не иначе.

– Прекрати! У тебя кровь, дурак! – шипит она, продолжая протирать мое лицо.

А я в самом деле дурак: неотрывно смотрю на эту девчонку, на ее идеальную шелковистую кожу светло-оливкового цвета, на красивый изгиб губ, на большие глаза, в которых поселилась свобода. Для узника свобода – недостижимая вещь. Я это как никто понимаю. Сколько себя помню, вокруг были рамки, тюрьма, из которой не выбраться. И если в юности я еще боролся, горел надеждой, что смогу, подобно орлу, вырваться из оков, то сейчас понимаю: мой путь ведет только в одном направлении. Ничего изменить уже не получится. Я привык так жить. Я не умею по-другому.

– Не больно? – тихо спрашивает Ника и осторожно дует на рану, будто я двенадцатилетний мальчишка.

– Зачем ты дуешь? – задумчиво интересуюсь я, пораженный тем, что принцесса из прекрасного замка заботится о каком-то безродном псе из низшего сословия.

– Чтобы тебе не было больно.

– Какая глупость, – я устало улыбаюсь. У меня затекли руки от наручников, хочется расправить их, прохрустеть пальцами. Но, увы и ах, у похитителей на меня другие планы. – Хватит. А то я могу привыкнуть.

– Тогда привыкай, – уверенно заявляет Ника.

На этом наш странный диалог заканчивается. Кое-как укладываюсь на подушку, повернувшись на бок. Смотрю на тусклую лампу – свет от нее исходит слабый и холодный, она будто доживает последние часы и скоро окончательно погаснет. Моя жизнь напоминает эту лампу, не знаю, каким чудом она до сих пор не погасла.

Я закрываю глаза, облизываю соленые от крови губы. Зачем-то начинаю прокручивать разные моменты в голове, будто мало мне было пыток, и теперь мозг хочет устроить их еще и в моей черепной коробке.

Что у меня есть и всегда было?

Работа, где каждый день может стать последним. Друзья, которые однажды умрут из-за такой же работы. Родители, которые забыли о детях и спились. Одноразовый секс. Девушки, чьи лица размываются в памяти, словно на холст со свежей краской плеснули воды. У меня есть и было только это – части пазла, не складывающегося в цельную картинку. Наверное, даже если бы я вернулся в прошлое и начал с чистого листа, то пошел бы той же дорогой. Потому что у таких, как я, есть только путь в яму.

Неожиданно чувствую тепло на своем плече. Открываю глаза и замечаю Нику – она осторожно легла рядом, уткнувшись носом в мою грудь. В сердце что-то обрывается, что-то очень тяжелое и в то же время невесомое. А затем зажигается ярким пламенем, напоминая феникса, который восстал из пепла.

– Что ты… – шепчу я. Вероника выглядит как фарфоровая кукла из лучшей коллекции известного творца. Как что-то нереальное, но при этом настоящее, сотканное из человеческих чувств. А ведь когда я впервые ее увидел, подумал ровно обратное. Интересно, что пошло не так в моем мировосприятии?

– Просто давай полежим так, – глухо просит она, не поднимая головы.

– Зачем? Тебе страшно? – так же тихо отвечаю ей.

– Нет, – почти неслышно возражает Ника. Ее горячая ладонь скользит по моему животу, опускается ниже и находит за спиной мою руку. Ее тонкие пальцы оказываются на моих, грубых и шершавых.