Через два часа отец сообщает, что уезжает домой. Он не планирует меня брать с собой, потому что девушкам в моем возрасте лучше проводить как можно больше времени в высшем обществе, обзаводиться полезными знакомствами. Но я вру, что у меня болит голова, и мы уезжаем вместе.

Пока едем по освещенной вечерней трассе, я собираюсь с мыслями. Егор дал понять, что помолвку разрывать не будет. Ответственность легла на мои плечи. Бездействовать больше нет смысла, иначе ситуация превратиться в еще более плачевную. Я сжимаю в пальцах клатч, пытаясь собрать всю свою уверенность. И когда мы сворачиваем в сторону дома, наконец-то решаюсь на разговор.

– Пап, я не смогу выйти замуж за Егора, – выпаливаю на одном дыхании. Пожалуй, сложнее фразы произнести мне еще не доводилось.

– Что? – Отец кладет в карман телефон, с которым не расставался весь вечер. Он смотрит на меня так, словно я не его дочь, а бизнес-партнер, и у нас начались серьезные проблемы. Хотя свадьба с Жуковым – это и есть бизнес. Для моего отца я – выгодная сделка, как бы банально и клишировано это ни звучало.

– У меня есть на то причины, – я постаралась вложить всю оставшуюся уверенность в эти слова. Показать отцу, насколько серьезна ситуация.

– Что ты несешь, Вероника?

В темноте салона автомобиля глаза отца напоминают острые черные камни.

– Пап, понимаешь…

– Свадьба будет, это не обсуждается. Ты забыла, чья ты дочь? – отрезает он таким бескомпромиссным тоном, что я на мгновение осекаюсь.

Слова застревают в горле, а от тяжелого взгляда отца по спине скатываются капли пота. Напряжение сковывает плечи, но я беру себя в руки и продолжаю:

– Пап, у него другая… Нет, другие женщины. Он мне изменяет! И будет изменять! – не узнаю свой голос: какой-то ломаный, хлипкий, словно ветка, которую можно раздавить в два счета.

– Он – мужик! – грозным тоном говорит отец, оттягивая узел дорогого галстука на шее.

– И что? Это дает ему право мне изменять?

Кажется, я перестаю дышать. Грудь словно наполняется чем-то кислым, обжигающим. Я ловлю ртом воздух, облизываю губы, даже покусываю, однако это не спасает от наполняющей меня обиды и злости. И больше всего бесит, что отец в точности цитирует слова Егора о мужской вседозволенности.

– Ты – женщина, вот и решай эту проблему по-женски. Не надо меня в это ввязывать, не сейчас. И так своего хватает!

– Значит, маме ты тоже изменял? Может, у тебя и дети внебрачные есть? – эти слова будто говорит другой человек, не я. Они режут плотный воздух, вонзаются в кожу и оставляют кровавый след. Я едва сдерживаю слезы.

– Рот закрой! – прикрикивает отец. Замечаю, как у него дергается венка на шее. – Совсем уже потерялась? Забыла, кто тебя растил, пока твоя чокнутая мамаша покоряла сцену за границей?

Машина останавливается. Водитель выходит и идет к пассажирской двери, чтобы выпустить нас с отцом и после загнать автомобиль в гараж, но я выскакиваю на улицу прежде, чем он успевает дойти.

Мне хочется сбежать отсюда, из этой золотой клетки, бежать и не оглядываться. Так далеко, насколько это возможно. Но увы, мои надежды на побег тщетны.

И снова в голове звучит тот голос из детства. Наверное, я никогда не смогу от него избавиться.

11. Глава 10

Вероника

Я влетаю в свою комнату, скидываю неудобное платье и первым делом иду в ванную. Мне нужно немного расслабиться, выпустить пар и взять себя в руки.

Тропический душ помогает, но не дает ощущения свободы. Я продолжаю чувствовать себя узницей. И не могу не думать о словах отца. Если честно, мне плевать, изменял ли он матери – их отношения никогда не были нормальными. Но то, что родной человек желает, чтобы его дочь жила в подобных условиях, убивает. Разве родители не должны хотеть лучшего для своих детей? На этой мысли я останавливаю себя: моя семья далека от обычных, про которые снимают сериалы для отечественного телевидения. Мы не завтракаем за одним столом под душевые разговоры, не наряжаем елку под Новый год и не дергаем за уши друг друга на дни рождения. У нас нет ничего, что подразумевают близкие отношения. От этого становится грустно.