Интересно, сколько у него было девушек? Как часто они тонули в его объятиях, а в ответ получали разбитое сердце? Мне почему-то кажется, что Дима не тот парень, который придерживается принципа «одна и на всю жизнь». Но как следует поразмыслить над этим не успеваю: молчание заканчивается так же внезапно, как и началось. Тишину разрывает голос моего телохранителя:

– Если не знаете, тогда к чему эти унижения?

Он не ждет от меня правильного ответа – он будто вообще ничего не ждет. Просто задает вопрос и посмеивается над богатой дурочкой. Сколько в нем личностей? Серьезно, я только что отвесила ему мысленных плюсиков в карму, как опять двадцать пять.

С другой стороны, он в какой-то степени прав. Я бы и сама, может, посмеялась, потому что, имея все, чувствую себя птицей в золотой клетке. Мои запястья сжимают тугие кандалы, а шея затекла от ошейника, который надет с рождения. Богатство и свобода – не тождественные понятия.

– Я не в том настроении, чтобы выслушивать еще и от тебя, – устало произношу, издав тяжелый вздох.

– Еще бы. – Дима опускает голову, но я слышу короткий смешок, который срывается с его губ. – Я ведь всего лишь ваша собачка, Вероника Сергеевна.

– Есть вещи, которые от нас не зависят, – зачем-то оправдываюсь я.

– Чего ты боишься? – он переводит взгляд на меня и смотрит так пронзительно, что весь мир сокращается до одного человека. До Димы.

Шум, доносящийся из зала, вмиг пропадает, оставляя тишину. Куда-то исчезает дрожь, вызванная панической атакой, и проклятые воспоминания из детства. И все этого из-за одного вопроса. Нет, из-за одной только интонации. Что происходит? Откуда такая реакция? И главное: как мне ее интерпретировать?

Может, стоит сделать шаг? Попробовать стать ближе? Допустим, друзьями. Хотя… Мы с Димой так далеко друг от друга! Мы – это большая невозможность. Я бы сравнила его с падающей кометой, которую видно, только если подняться на возвышенность. Нужно приложить усилия, чтобы увидеть ее, а я живу слишком низко, мне не хватит сил вскарабкаться на эту гору.

От подобных мыслей становится грустно.

– А ты? – на выдохе произношу я.

– Я уже в яме. Здесь никто ничего не боится.

– В яме? – переспрашиваю, но и без этого слышу в голосе Димы какую-то обреченность. Он словно проиграл на старте и готов жить с этим поражением всю жизнь. Тупик. Неужели мы в чем-то похожи?

– Вам стоит вернуться в зал, там безопаснее, – видимо, сообразив, что позволил больше положенного, Люк резко подбирается и принимает свой обычный вид. Врзвращает себе непроницаемое выражение лица и отходит от меня, жестом намекая, чтобы я шла обратно.

– Ты похож на комету, – шепчу себе под нос, смотря, как Дима с каждым шагом отдаляется.

Все же… мы слишком разные. Да и, в конце концов, моя судьба давно предрешена. Даже если не Егор, отец сам выберет мне парня, будущего мужа. Я давно смирилась, что девочка в богатой семье – товар и залог удачной сделки. Не более.

Остаток вечера провожу в скучном обществе дочки Пресняковых. Она рассказывает мне о своих курсах живописи, о том, как на прошлой неделе ездила в Париж, и о молодом художнике, которому планирует тайком попозировать. Общение у нас строится одностороннее: она говорит – я слушаю.

Егор ко мне больше не подходит. Он трется в кругах взрослых мужчин, лебезит вовсю и фальшиво улыбается. Раньше его улыбка не казалась мне настолько пропитанной ложью. Сейчас же он напоминает крысу: глаза-бусины, хитрый взгляд, вечно шевелящийся нос в сторону запаха еды – вернее, выгоды. Почему я вижу это только теперь? Все-таки жизнь – странная штука.