В пустых руках баюкает «Дитя»,

Слова любви шепча «Ему на ухо».

Собак пересчитает из окна,

Закрыв глаза, соорудит ракету,

Чтоб переслать их с этой, где война,

На ту, на невоенную, планету.

А чтоб чего не вышло – до беды

Тут далеко ли новой! – бабка внуку

Врала про дочь на разные лады,

Потом, крестясь, шептала что-то в руку…

Я написал письмо богине,

Люблю, мол, вас, и всё такое.

Писал про то по той причине,

Что не писалось про другое.

Я рассказал, как ею болен,

Я вылил чувства на бумагу,

Я взмылен был, и был я взмолен,

Как будто ей давал присягу.

Мелькали дни – я ждал ответа,

Я дни считал, и всё такое…

Шептал во сне: «Светланка, Света!» —

Мне не шепталось про другое.

Средь ежедневных куролесиц

Скудели сны мои благие.

За третьим шёл четвертый месяц —

С ответом медлила богиня.

И я искал душе покоя,

Не веря старым адресам уж.

Тут пишет брат, что, всё такое…

Что за него богиня… замуж.

Пускай пройдёт печаль солдата!

Богиням вреден здешний климат.

Богиня в том не виновата,

Что не богиней я покинут.

Серега, ты себя не мучай.

Я еду, еду далеко я.

Вас известят: несчастный случай,

И всё такое, всё такое…

Грязь прикинулась звёздной высью,

Дума чёрная – светлой мыслью,

За нарядность сошло нагое,

И представилась счастьем горе,

Показалась неволя раем,

Обозначилась тюря – чаем,

Там, где кривда, примстилась правда,

Записалась пером кувалда.

Притворилось коварство честью,

Тень наветная – доброй вестью,

Обернулась молвой базарность,

От похвал расцвела бездарность.

Что же с нами случилось, боже,

Если в зеркале уж – не то же,

А в мечтах завелась угрюмость,

Зреет старость и вянет юность?

В перемен роковой богеме

Затаился недобрый гений.

Стало ясно мне утром этим:

Мы себя, потеряв, не встретим…

Играют в шахматы бомжи

Светло и беззаботно,

Как будто не прижала жизнь

К земле бесповоротно,

Как будто теплится в груди

Огарок прежней веры,

Как будто двигают ладьи

Не сволочи, а пэры,

Как будто вовсе не пусты

Дырявые карманы…

И ржут бомжи, и бдят менты,

Вкусив небесной манны.

Гудят последние троллейбусы,

Бредут усталые прохожие,

Гадающие судьбы-ребусы

И друг на друга непохожие.

Троллейбус, выплывший из полночи,

Набит толпою суетливою.

Седой старик, держась за поручни,

Глядит на девушку красивую.

А девушка совсем не чувствует,

Следя за окнами бегущими,

Как кто-то юности напутствует

Глазами, юность не имущими.

А свет – так падает невыгодно!

Тень резче скулы обозначила.

Он вышел. Но в ночи безвыходно

Спина сутулая маячила.

Троллейбус дальше мчался в сумерки,

Как жизнь – спешащая, неждущая.

В неоновом холодном сурике

Кто может знать свое грядущее?

Мы все когда-то станет старыми,

Рок разлучит нас неминуемый

С весенним смехом и гитарами,

Со всем, чего не оттоскуем мы.

Но в том ли дело – поздно, рано ли

Мы отойдём в ночные роздыми?

Как много тех, что в полночь канули,

Как мало тех, что пали звёздами!

Мы строили путь осиянный,

До неба добраться хотели,

Но стали чужими друг другу, —

Так сделал разгневанный Бог.

Понять мы не в силах ни слова

Из тех, что другие глаголят,

Мы только себя понимаем, —

Так сделал разгневанный Бог.

Тяжка ты, верховная кара!

Ведь нынче – что башня до неба! —

Халупу, и ту не построишь,

На разных крича языках.

О гордости, чести и славе,

О верности и благородстве,

О долге, о правде, о мире

На разных крича языках.

Все сдвинулись прежние меры,

Все стёрлись былые значенья,

Лишь деньги не вырвала буря,

Но деньги не мерят всего.

Великий хаос в Вавилоне

От грешного столпотворенья,

Великая купля-продажа,

Но деньги не мерят всего.

Несладко и с золотом нищим.

Мы с грустью теперь вспоминаем: