Зайдя домой, она сняла верхнюю одежду, прошла в ванную комнату, взглянула на себя в зеркало и почувствовала унизительное ощущение от своей физиономии. Лицо её действительно было очень рассеяным и глаза были не выразительны, хотя могли быть и очень даже красивыми порой. Она решила, что это от усталости, сама при том зная, что это не так, а что это «уродство» от более глубинной причины. Потом открыла кран, умылась и кое-как удовлетворилась мокрым своим отражением в зеркале, впрочем с мучительным осадком в душе. Потом она прошла на кухню, достала нож из ящика в столе, села на стул и стала думать «какую боль причиняет человеку это зеркальное большое его лезвие» – нож был действительно большой, для мяса. Она подумала: «А может ножницы? Нет глупость!» Она встала и пошла в свою комнату. Пододвинув стул к окну, она немного отвлеклась на прохожих внизу и ничего не найдя в них любопытного, через минуту вернулась к своей идее. Наконец немного помолчав мысленно, – вернее мысли-то кишили, но ни одна не имела логики и ничем её не зацепляла, – в то же время рассматривая свою левую руку, она вдруг решилась через несколько минут и полосонула ножом по венам. Было не больно, она «думала будет больнее». В крови стала моментально вся её рука. Она подняла её, может быть помня подсознательно недавнюю свою уборку прихожей, и пытаясь сократить количество крови на ковре, согнула руку в локте и подняла к верху. «А вот тут вены есть и другие, поменьше.» – разглядывая порезаную руку говорила она мысленно – «Может их тоже перерезать?» – и немного подумав, решила, что «нет, хватит и этой одной большой. К тому же я не хочу испытать ещё раз эту боль, а помереть наконец по человечески» – вдруг попыталась пошутить она. Как ни странно, мысль о родителях, да и вообще о ком бы то ни было не посещала её не в эти последние мгновения, ни во всё время вынашивания злой своей идеи. Формально она конечно касалась таких рассуждений, но не всерьёз и без всякого участия, как будто это были люди – не её родственники и близкие, и даже не чужие, – а как будто бы это были вовсе не люди или люди с другой планеты – другие люди. Крови в её жилах становилось всё меньше и меньше. Кровь текла, текла, текла и голова становилась всё слабее… и слабее… и слабее…

6

Время повозок уже далеко:
Коней, экипажей, уздечек, кнутов.
Машины сменили те силы кобыльи.
Но так же прекрасны? И так же красивы?
Эти покрытые лаком кабины?
Только в одном они не уступают:
Так же противно и вредно воняют.
Конных заводов хоть время ушло,
Но появился на свете футбол.
Тренер гоняет своих подопечных:
«Ходу! Пошёл!» – он орёт бессердечный.
Но как увидит «табун» подысдох
(А поменять можно только лишь трёх),
То что б на поле не сделать лепёх,
Он замолкает и кнут уберёт.
********************
Куски мяса не первой свежести
Шепчут о любви, о нежности.
Тянут свои конечности,
Тянут к своей промежности.
Я не хочу в своей старости
Помнить про все эти гадости.
Как я в своей глупой младости
Соль променял ради сладости.
Глупые злые животные
Голые грязные, потные
Знают друг друга без знания,
лЮбя жить без понимания,
Любят продаться за дёшево,
Будто одежда поношена…
*********************
Страна отупевших жидов от разврата,
Страна, что заёмами стала богата.
В стране той нет нации
Без оккупации
Все туда ринулись
Совокупляться.
Маммону прозвали свободой народы.
Науку назвали венцом всей природы.
Жить что б не работать и есть до блевоты —
Вот что составляет умов их заботы.
Жестокость без меры, – всё ради той веры,
Что тот кто богат в преимуществе, первый.
А тот кто украл – значит что заработал.