– Почему ти никогда не целюешь меня на прощанье?

Она взглянула удивлённо («И я хотела бы спросить тебя о том же!»), ничего не сказала, только молча чмокнула в щёку. И от этого небрежного холодного поцелуя у него защемило сердце – уж лучше бы не просил, лучше бы ждал, пока она сама захочет это сделать…

Как-то в одно из первых свиданий ты спросил: «Ты знаешь английский?» Я ответила: «Немножко. Учила в школе, но у нас, знаешь, как учат – только читать умею», а ты сказал: «Учи английский, ладно?» И с тех пор уже несколько раз повторяешь: «Учи английский! Учи!.. Миссис Надя». Почему «миссис»? Что ты хочешь этим сказать?

Вчера я устала от твоей страстности, мне хотелось домой, но, расставшись с тобой, и особенно сегодня я начинаю скучать, я жалею, что была такой вялой, ни о чём тебя ни спросила и не сказала того, что хотела бы сказать, что была холодной и сдержанной – меня тянет к тебе вновь, всё сильнее и сильнее – хоть бы ты позвонил! Но звонить ты должен только завтра. Волей-неволей я должна сдерживать свои порывы, но если бы ты знал, как я жду твоего звонка – точно от этого звонка зависит вся моя жизнь! Только бы ты позвал меня – сейчас, пока я сама хочу и стремлюсь к тебе. Но боюсь, ты опять скажешь: «Завтра» или «Послезавтра». Мне хочется кричать, плакать, требовать, но вместо этого я опять должна себя сдерживать, душить свои чувства – ведь надо как-то продержаться день или два… И потом, к началу следующей встречи, я укрощу себя до того, что снова не смогу сказать тебе ни слова, а уж тем более – отвечать на твои ласки. И ты даже не догадываешься, как я хочу этой встречи и чего мне стоит дожить до неё. Ах, Кидан!

– Алло!.. Алло!! Кидан, ну, почему ты молчишь?!

– Я хочу, чтоби ти сказала: «Это ти?»

– А откуда я знаю, что «это ти»? У меня много друзей, – заявила Надя, и его голос, прозвучавший в ответ, сразу переменился, точно он получил удар ниже пояса:

– Когда ми устретимся?

Молчание.

– В субботу?

Теперь то же самое случилось и с её голосом – точно железная рука сдавила горло, стало трудно дышать, – ей хотелось кричать, умолять; только не так долго! Прошу тебя! Я не вынесу! – но гордость и упрямство взяли верх, и она произнесла со всем возможным безразличием:

– Хорошо, давай.

– В субботу? – переспросил он недоверчиво.

– Угу, – подтвердила она злорадно.

– Или… нет… в субботу мне надо… я забиль… Завтра тебе позвоню, хорошо? Завтра позвоню три часа. Ну, пока.

– Пока.

– Чао.

Работы всё не было. Женя, дальняя родственница тёти Лиды, работавшая на студии, познакомила Надю с начальницей реквизиторного участка Надеждой Петровной – очень милой и обаятельной женщиной, которая каждый раз встречаясь с Надей, – то на курсах, то просто в коридорах студии обнадёживающе улыбалась и обещала позвонить сразу, как только начнутся запуски картин. Время шло, но обещания так и оставались обещаниями. Однако Надя не сомневалась, что всё в конце концов сложится, а пока – печатала очередной сценарий, учила историю и литературу, готовилась к экзаменам и много-много гуляла.

Погода стояла прекрасная – сияющая весна.

В этот год Надя чувствовала небывалый прилив сил и энергии, она не ходила, а летала – в коротенькой юбочке и куртке нараспашку. И как часто ей приходилось ловить на себе заинтересованные взгляды мужчин и слышать их вопросы:

– Девушка, не подскажите, который час?

– Начало третьего.

– Вы спешите?

– Спешу.

– Девушка, а у вас вечер не свободен?

Она только смеялась над незадачливыми кавалерами, не различая ни возрастов, ни лиц – для неё теперь существовал только ОН, один-единственный в целом мире мужчина, чьи волосы пахнут хной, руки горячи, как огонь, а голос… голос… его необычный завораживающий голос приводил её в трепет – даже по телефону.