– А я потерялась! – радостно сообщила она, но тут же смешалась под его тяжёлым взглядом – Кидан пропустил её вперёд и запер дверь.

Он улёгся на кровать, привлёк Надю к себе, но лицо его всё ещё оставалось недовольным. А Надя распевала вместе с «Ласковым маем»:

– Я так хотел нарвать весны букет и подарить единственной тебе, единственной тебе, единственной тебе…

– Единственной мне? – переспросил Кидан простодушно. – Нет, я не верю.

Надя засмеялась, а он вдруг сказал, прищурившись:

– Я так наблюдаю, ти несерьёзная. Да, ти несерьёзная.

– Конечно, несерьёзная, – беззаботно отозвалась она. – Если бы я была серьёзная, я бы с тобой сюда не пришла.

– Именно со мной? – вдруг разъярился он. – Давай, я познакомлю тебя с другим, с советским! – он так разгорячился, что даже больно схватил её за руку – точно знакомство должно было состояться прямо сейчас. Но Надя высвободилась и произнесла обиженно:

– Не надо мне, со мной и так по сто раз в день…

– Сто раз в день? Давай познакомлю! Надя! Ти же не маленькая. Вышла из комнаты – номер не знаешь!

– Я близорукая, плохо ви…

– А как ти пришла? Ти не оставила проспуск! Если би дежурный не постеснялся, он должен бил вернуть тебя. Хорошо, что они все меня знают. Мне било стидно!

Он говорил, говорил, и вдруг заметил, что она давно уже не возражает, не оправдывается, а на глаза навернулись слёзы, вот-вот польются ручьём. Довольный эффектом воспитательной беседы, он смягчился:

– Надя, не плачь. Я не затем тебе говорю, чтоби ти плакала… Ти же совсем меня не знаешь!

– Да, совсем не знаю, – подтвердила она, всхлипывая.

– Во-от, это что би ти не думала, что я такой… легкомисленний.

Он прижал её к себе, руки проникли под одежду…

– Давай сегодня не будем, – попросила она, и Кидан снова вскипел:

– Чего «не будем»? Я же тебе ещё ничего не сказаль! Это ти дома так решила?

Он сел и смотрел на неё искоса долгим пристальным взглядом – как она лежит, откинувшись на подушку, – и неодобрительно качал головой.

Я чувствую себя довольно глупо – опять всё не так. Ну, что мне делать, если я действительно «дома так решила». Если я скажу тебе позже, тебя уже не остановить, заявишь: «Ти что, ненормальная?» А может, ты, в самом деле, не думал об этом, и я тебя обидела? И как мешает мне яркий свет и зачем-то работающий телевизор.

Ты кажешься совсем простой, но я знаю, что это не так. Хуже всего, что я теряю над собой контроль. Последнее время что-то со мной происходит… Что-то тревожит меня… Я стал плохо спать по ночам. И всё это – ты.

– Выключи телевизор.

Её голос неожиданно ворвался в ткань его размышлений.

– И свет.

Он не шелохнулся, только смотрел и смотрел – как будто она в чём-то перед ним провинилась. На лбу собрались уже знакомые ей гневные складки. И вдруг заявил:

– Тебя нельзя любить.

– Почему?

– Да. Тебя нельзя любить.

– Но почему? Почему? – спрашивала она, вся встрепенувшись, весьма обрадованная тем, что слышит заветное слово, пусть даже и в таком контексте.

– Ти заставляешь мучиться человека.

Но к его удивлению по её лицу пробежала волна удовольствия.

Ты меня поражаешь! Ты как будто читаешь в моей душе!..Так я тебя мучаю? А как иначе я могу узнать твои чувства?

Кидан долго старался – и всё напрасно. Она ничего не хотела, только капризничала:

– Выключи свет!.. включи музыку!.. Выключи телевизор, ну, выключи!

Вконец измучавшись, он выпустил её, откинулся на подушку и с мрачным видом уставился в телевизор.

Надя обошла комнату, вернулась, присела на краешек кровати и спросила тихо, как провинившийся ребёнок:

– Ты обиделся?

– Что?… Нет, – Кидан обернулся к ней и сказал очень мягко: – Надя, я не животное. Я тоже не всегда хочу. Может быть так, что ти хочешь, а я – нет.