– Возьми, тут есть подарки для тебя.

– Спасибо, – ответила она безразлично.

Дворец культуры «Украина» светился яркими огнями, в фойе двигались нарядные пары.

Снова подошёл троллейбус, и несколько минут спустя они вышли возле автовокзала.

Кидан затянул Надю в телефонную будку.

– Позвони домой. Скажи, что приедешь поздно.

– Нет, уже и так поздно.

– Надя…

– К тебе я не поеду, – отрезала она.

– Почему ти не посмотришь, что там?

Он сам развернул пакет и извлёк из него красивую коробку в замше с тиснёным золотом орнаментом, распахнул как книжку – там оказался прекрасный набор теней с зеркальцем и двумя кисточками. Ему так хотелось видеть, как она обрадуется, но реакция была довольно скудной – только в первый момент дрогнули ресницы.

– Не показывай никому, – сказал Кидан, снова заворачивая коробку и пряча её в пакет.

– Почему?

– Ну, слюшай меня, не показывай!

– Да почему? Что здесь такого?

– Ува! Если ти покажешь, они будут думать о тебе плёхо.

И он долго целовал её, не вынимая рук из карманов, недовольный отказом, но не решаясь высказать это вслух.

Я не знаю, что мне делать.

Да, я решила с тобой расстаться, но теперь, когда ты пошёл на уступки, когда мы только гуляли, и это было так хорошо… «Что здесь плохого, эре, если ми поймём друг друга, э?»

Просыпаясь по утрам, я в первые же секунды с восторгом и замиранием думаю: «У меня есть ты!» Но следующая мысль бывает менее радужной.

Меня мучают сомнения. Да, ты мне нравишься, очень нравишься, я даже не могу определить границы этого чувства: иногда мне кажется, что наша встреча – только точка на прямой, продолжающейся в обе стороны, как будто я знала тебя ещё до нашего знакомства… Но физическая близость – камень преткновения! Камень на моей шее! Каменная стена между нами! И я… я не верю тебе!

– Надя, скажи, какое твоё отношение?

Кидан стоял в комнате Менгисту, спиной к двери, потому что она вновь пыталась сбежать от него.

– Ну, ты мне понравился, и я хотела тебя видеть.

– Сначала «нравится», а потом? А потом? – спрашивал он, пытаясь привлечь её в свои объятия, но она отворачивалась и не хотела отвечать. – А потом любить, – заключил он, сжимая её так сильно, как только мог, не задумываясь, что в порыве страсти причиняет её боль.

Но она всё не сдавалась – ни его нежности, ни его силе.

– Оставь! Ты меня не любишь!

– Если бы я тебя… – он на миг запнулся, словно подыскивая другое слово, – не любил, я бы не мог!

Но она всё не сдавалась.

И когда вышли на улицу, быстро пошла вперёд, а потом вдруг неожиданно остановилась под фонарём и дрожащим голосом произнесла:

– Нам не надо больше встречаться.

– Почему? – спросил он спокойно.

– Потому что для этого нужно любить!

– А ти меня не любишь?

– Нет.

– Надя! Это не правда.

– Почему? Надо же, какого ты о себе высокого мнения!..

– Ти хочешь, чтоби ми сейчас просто сказали: до свидания – и больше не виделись?

Она долго молчала, точно пытаясь совладать с собой, и в конце концов выдавила из себя:

– Да.

Ему ещё никогда не приходилось видеть, чтобы человек так явно желал одного, а вслух произносил совсем другое. Он видел, как она боролась сама с собой, и сила воли этой маленькой женщины поразила его. Он обнял её за плечи, запрокинул голову, и они шли, целуясь, то и дело натыкаясь на фонарные столбы. И когда на прощание он сказал:

– Я жду тебя в субботу, – у неё не было сил возразить.

Утро, когда все расходятся кто на работу, кто в школу – самое любимое время для меня.

Я иду в детскую, прибираюсь, сажусь за машинку… Но очень скоро замечаю, что не печатаю, а сижу, уставясь в пространство с глупой улыбкой на губах, пока какой-нибудь звук или бабушкин голос не вернут меня к реальности. Ты смеёшься? Часто звонит телефон, а когда беру трубку – там играет музыка. Думаю, это Вовочкины приятели развлекаются. Я как-то раз сходила с ним на тренировку по каратэ, посмотреть, и вот с тех пор началось. А когда прохожу мимо них на улице, шепчут вслед: «Сестра С-а пошла».