«Хоть бы теорию, обоснованную достаточно, чтобы её можно было развивать, или которую можно изучить или опровергнуть тем, кто будет после меня», – Хайс вдруг сформировал свое желание и окунулся в небытие сновидений. Он спал как младенец, без снов и движений. Мозг покорно выключил все, кроме системы жизнеобеспечения и дал себе и своему телу набраться сил. Доктор не знал, что ответы, которые он искал, которые мучили его ещё до того, как сформировались, ищет не он один.

Всего в нескольких сотнях метров от него другой разум мучился такими же вопросами, искал ответы, которые, казалось, слишком сложны для понимания, но слишком очевидны, чтобы их игнорировать. В тесной темной каюте девушка, которую Хайс собирался расспросить обо всем ему непонятном, металась из угла в угол, только чтобы её мозг мог отвлечься хотя бы на примитивные движения. Сон к ней не шел, как бы она не старалась. Внутри все кипело и бурлило от странных мыслей о том, что она не знает своего тела, не знает, что оно может и вообще кто она такая. То, как она спасла Рохаса, было странно для всех остальных, а для нее это было кошмарно. Но хуже было то, как Рохас вообще пострадал. Травма и спасение Полковника слились для нее в одну ленту Мебиуса: когда ответ на первый вопрос вроде находился, второй оказывался на другой стороне неразрешимой головоломки. Айрин остановилась на секунду, глянула на дверь и подумала, что, если сейчас кто-то войдет, она все ему расскажет. Всё, что знала, видела и чувствовала. Пусть это будет его проблемой. Даже если придет уборщик, которых, кстати, на Приоре не было.

Подождав несколько минут желанного гостя, она отвернулась от двери и продолжила ходить из стороны в сторону. Обогнув диван, сделала пару шагов к кровати, коснулась стены плечом, повернулась на девяносто градусов, обойдя кресло нервным движением, как будто собиралась в него упасть, щелкнула по стойке с посудой и вернулась к дивану. Сколько кругов она совершила, ей и знать не хотелось. Ей хотелось совсем другого. И чем больше она этого хотела, тем меньше вариантов это найти у нее было. Она поворачивала свои знания и так, и эдак: вспоминала, выкручивала, додумывала, тянула за тонкие нити событий, скручивала их в петли и распутывала снова. Периодически она закрывала глаза и пыталась почувствовать снова то, что чувствовала в момент агонии Рохаса и в момент его исцеления. И когда ей казалось, что вот она нашла это состояние, открывала глаза и понимала, что ничего не поменялось. Айрин была готова снова отправиться на планету, снова осмотреть мозг и даже потрогать его, но кто бы ей позволил?

Девушка обессиленно упала на диван, позволяя телу, наконец, расслабиться. Веки опустились, и она совершила последнее усилие над собой, чтобы понять. В какой момент она увидела первые тонкие намеки на отклонения от своей природы? Когда в ослепительной вспышке все видела? Или, когда стояла и смотрела на извивающиеся от боли фигуры ее спутников? Нет… Что-то она упускала, но не могла поймать постоянно ускользающее воспоминание. Тряхнув головой, она отмотала все события назад и стала прочесывать бесконечные дни в заключении на Приоре. Потом беседы с Полковником, допросы, встречи с Эриком – все, что могло что-то навести ее на мысль. Потом планета… Она вскочила и забегала глазами по комнате, будто искала что-то ценное. Но не тут оно находилось, не на корабле…

– Я чувствовала это, – произнесла Айрин вслух и снова обессиленно опустилась на диван.

Ей уже не нужно было насиловать свой мозг в поисках зацепок, она просто переживала одно воспоминание, снова и снова, силясь понять хотя бы его. Это не были картинки, скорее чувства, ощущения, которые тогда повергли ее в шок. А затем ей стало не до них. Они стерлись из памяти, как сон, который ты знаешь, что видел, но как не стараешься, не можешь восстановить в памяти.