– В этом случае – тоже без свидетелей?

– Свидетелей у нас в принципе нет. Ну, почти.

Мне интересно это «почти». Что заставляет мое подсознание так считать?

– Может быть, он знал ее лично? – спрашиваю я. – Если убивал дома, значит, она впустила.

– Может быть. Кто знает? Но следствие проверило всех знакомых, до кого только могло дотянуться, все чисты. Среди друзей и родственников всех жертв нет никого мало-мальски подозрительного. На втором случае у убийцы проявляется уже какой-то ритуал.

Он закрепляет под улыбающейся Даримой ее же фото, после смерти. Не знаю, смогу ли теперь развидеть все эти фотографии.

– Если Титову он просто выбросил, почти что на дорогу, то к Царевой отношение другое. Поза, в которой маньяк ее оставил, вызывающе сексуализирована – она лежит на диване, раскинув ноги, одна рука при этом расположена так, как будто она ласкает свою грудь, вторая кокетливо запущена в волосы.

– Дима, – я перебиваю его. – Пожалуйста, не проговаривай все это. Я и так вижу по фотографии.

– Прости. Это профессиональное, – он искренне извиняется. – На работе я научился быть отстраненным. Не представляю, насколько тебе тяжело.

– Все нормально, – я приободряю его. – Я тоже профессионал, просто в своем деле. Ты проговаривай информацию, просто без натуралистичных подробностей.

– Дальше убийца начал ускоряться. За номером три у нас идет Елена Крамаренко. Единственная несовершеннолетняя списке, ей было семнадцать. Братьев и сестер нет. Мне очень запомнились ее родители, я говорил с ними. Они еще относительно молоды… никогда не видел настолько отчаявшихся людей.

Он молча добавил на стенку их семейное фото.

– Когда и где это случилось?

– Десятого декабря шестнадцатого года. Гуляла со школьными друзьями, возвращалась домой одна, через лесной массив. Тут ее и убили.

Я обращаю внимание на посмертную фотографию в заснеженной чаще.

– Непохоже, чтобы с ее телом производили какие-то манипуляции.

– Зришь в корень, Лиза, – одобрительно замечает Ростовцев. – Я считаю, что маньяка могли спугнуть. Возможно, она успела закричать, и он решил действовать быстро. Очень уж круто эволюционировал – убивал хоть и ночью, но в относительно публичном месте – там рядом церковь и их могли бы услышать. Убийца очень спешил. Не стал дожидаться, когда она истечет кровью и добил ударом в грудь. Тело бросил там же, где и убил. Здесь наш дорогой следственный комитет проснулся и решил связать три дела в одно производство, так как стал очевиден общий почерк. Почему так не сделали после второго убийства – у меня не спрашивай.

Мне кажется, или при словах «следственный комитет» я разглядела на лице Ростовцева злую ухмылку. Это странно – я подозреваю некоторые трудности в наших межведомственных взаимодействиях, но с чего я решила, что мой собеседник недолюбливает своих коллег из СК?

– Четвертая жертва – Марина Резник. Двадцать восемь лет, фармацевт. Замужем, есть дочь пяти лет. Была убита двадцать седьмого мая этого года, в конце рабочего дня. Маньяк совместил свое основное действие с ограблением аптечного пункта, где работала убитая. Было похищено большое количество седативных и наркотических средств.

– Вот почему Родионов сказал о том, что преступник может быть как-то связан с медициной.

– Возможно, поэтому, – уклончиво отвечает Дмитрий. – Он почему-то привязал это к способу совершения убийства.

– Может, так проще, – предполагаю я.

Ростовцев усмехается в ответ. Так и есть – я еще днем приметила, что они с майором не очень ладят.

– В аптеке есть камеры? – спрашиваю я.

– Понимаю, к чему ты клонишь. Увы, конкретно в этой аптеке камера висела для вида. Либо преступник знал это, либо ему очень повезло.