Потом выяснилось, что Дубнер куда-то подевался. Окликнул его, на что получил недовольное исчерпывающее «Тут». Обошёл громадный ствол кругом, подступил к бобру; тот рассматривал перебитую молнией ветку.

– Подходящая форма, – подытожил отшельник.

– Для чего?

– Не удивлён, что это случилось возле постройки людей, – невпопад ответил Дубнер.

Устроил пятикилограммовый кусок на мощном плече, вперевалочку затопал к потайной двери в дубе.

– А теперь куда? – нагнав, осведомился Ёж.

– Спать. У меня дома, на чердаке, переночуешь, а утром отведу в деревню.

– У вашей хижины есть чердак?

Бобёр притворился, что не услышал; подойдя впритык, прошептал:

– Чтоб ты знал, производственная травма, да. Но слышу я не какую-нибудь аномальную муть!

Ёжик в тон собеседнику машинально заговорил шёпотом:

– Звук?

– Угу. И мелодии. Ты тоже услышишь, позже.

Они шагнули в полость, что вытягивалась катакомбой.

– Прекрасная тут реверберация, не правда ли? – Озвучил риторический вопрос Дубнер, опуская сучок-рычаг.

Выскочила тайная дверь. Заглушив Ёжиков вопрос «реве… что?» и утвердившись на прежнем месте, дверь вновь придала дубу вид обыкновенного дерева.

В доме безработного электрика любая вещь выглядела ненадёжной (за исключением ламп, наверное), чердак же претендовал на звание наиболее тревожного помещения. Скрипящие, проседающие половицы в паре мест треснули или вздыбились, стены вогнулись, окошко-лилипут покрылось грязью, затянулось паутиной, потолок качался попугаем на жёрдочке, стоило неуверенно подуть ветру. Кровать издавала пронзительные астматические звуки; когда-то подложенные Дубнером брусочки дерева ничуть не улучшили положения: ночной «дом» всё так же раскачивался с жуткой амплитудой. С достопримечательностями в комнате дело швах, в то время как просто примечательности, казалось, прут изо всех щелей: ни светильника, ни обоев, ни ковра. Потерявшие цвет тоненькие занавески на малюсеньком окне, металлическая койка с чистым жёстким бельём – вот и вся обстановка. «Звёздами» гостиница похвастаться не могла, а если говорить начистоту, рейтинг ночлега значительно ушёл в минус.

Но, невзирая на гротескные неудобства, на беспокойство о будущем, подстёгиваемое новостями, которые свалились на голову, подобно россыпи градин-алмазов, спал Ёжик хорошо и даже без сновидений. Только раз пригрезилось что-то вроде ключа, чёрное, изящно изогнутое, помаячило немного перед внутренним взором, после чего с мелодичным звоном испарилось. Этот незнакомый, однако манящий образ настолько удивил колючего, что тот, проснувшись, погрузился в размышления. Бесплодные попытки проникнуть в суть увиденного и услышанного продлились до самого рассвета, когда вставал Дубнер. Бобёр-то и вернул «постояльца» в мир земной, позвав завтракать. Не чувствуя усталости – надо же, выспался! – Ёж аккуратно преодолел неполных два метра чердака, спустился по шаткой, возрастной лестнице.

– Доброе утро! – поздоровался он с более лохматым, чем раньше, Дубнером, одетым в забавный оранжевый передник.

Бобёр жарил омлет с сырозаменителем; по запаху заменитель казался весьма и весьма приличным. Чуть позже, отведав «суровой мужской утренней еды», Ёжик убедился: блюдо и вправду совсем неплохое. И откуда только у Дубнера берутся продукты? Наверное, помогают друзья-знакомые.

– Доброе, – отстранённо сказал «хозяин заведения», видимо, потому что был занят.

Не успел Ёж сесть за скромный столик, накрытый подыстёршейся скатертью, как появилась тарелка в простовато нарисованных колокольчиках. Блюдо украшал дышащий паром кусок омлета. По центру стола располагалась пузатая солонка, сбоку от неё – гретое соевое мясо на сковородке, с противоположной стороны – чайник, чашки. Звякнули о столешницу вилки-ножи-ложки.