Насмешки не прекратились полностью, но теперь в них слышались нотки неуверенности. Уважение еще не пришло, но появился интерес и… опасение. Мин Хуа смотрела на нее с еще большей ненавистью, понимая, что уникальность Ла-Мэй может стать ее самым большим преимуществом. А Цзянь Ли смотрел с гордостью и облегчением.

Ла-Мэй, несмотря на усталость, чувствовала прилив сил. Она не была сломлена чужим миром. Она начала находить в нем свое место, используя силу, которая всегда была в ней, силу, которую она принесла с собой из бескрайних, диких степей.

Прошло еще два года с момента, как Ла-Мэй впервые переступила порог секты Чистого Потока. Два года упорного труда, разочарований и маленьких, с трудом добытых побед. Ее "основа" – то крошечное эхо Ци Жизни в Даньтяне, которое ей удалось пробудить, – росло медленно, мучительно медленно. Оно было подобно одинокому ростку в сухой степи, борющемуся за каждый глоток влаги.

Ее положение в секте укрепилось, но не изменилось кардинально. Она больше не была совершенно чужой, но и своей не стала. Ученики привыкли к ее присутствию, к ее необычному стилю, к ее постоянной борьбе с базовой культивацией. Некоторые продолжали смотреть свысока, другие просто игнорировали. Мин Хуа сохраняла свою неприязнь, хотя их открытые столкновения стали реже – Ла-Мэй научилась избегать ее, а Мин Хуа находила новые объекты для своих амбиций и интриг на более высоких уровнях обучения.

Цзянь Ли оставался ее верным другом. Он достиг небольших успехов в культивации, его Ци была стабильной, хоть и не выдающейся. Он с восхищением наблюдал за упорством Ла-Мэй и ее уникальными физическими навыками. Они часто тренировались вместе, и Цзянь Ли был одним из немногих, кто видел, как Ла-Мэй иногда удается использовать свою "связь" для интуитивного уклонения или предчувствия опасности – моменты, которые он не мог объяснить с точки зрения стандартных техник Ци.

Основной прогресс Ла-Мэй происходил под руководством Старейшины Хуэя. Он продолжал учить ее чувствовать и взаимодействовать с Ци Жизни, энергией природы. Они проводили долгие часы у ручья, на склонах гор, в глубине лесов, окружающих секту. Ла-Мэй научилась ощущать пульс земли, шепот ветра, скрытую силу воды, медленный рост растений. Ее интуиция, ее степной дар, стал ее основным инструментом. Камень Предков на ее шее оставался ее постоянным спутником, его тепло и вибрации были тихим подтверждением того, что она движется в верном направлении.

"Ты пытаешься собрать Ци внутрь, как учат всех," – говорил Старейшина Хуэй, наблюдая за ее тщетными попытками медитации. – "Но твой путь другой, Ла-Мэй. Ты должна *резонировать* с Ци Жизни *вовне*, а затем позволить этой резонансу пробудить и питать твою внутреннюю энергию. Твой Даньтянь – не сосуд, который нужно наполнить, а скорее… эхокамера. Он должен откликаться на зов мира."

Именно на этом "резонансе" Ла-Мэй и сосредоточилась. Она проводила часы, сидя у старого дерева, которое Старейшина Хуэй показал ей много лет назад. Она прислонялась к нему, пытаясь почувствовать его глубокие корни, его связь с землей, его силу, тянущуюся к небу. Она пыталась слиться с его дыханием, с его жизнью, позволить его энергии пройти *через* себя, чувствуя при этом Камень Предков на шее.

Однажды, сидя так у дерева, в разгар весны, когда вся природа вокруг казалась наполненной невероятной жизненной силой – почки набухали, трава зеленела на глазах, воздух был полон запахов и звуков, – Ла-Мэй почувствовала особенно сильный поток Ци Жизни, исходящий от дерева. Он был мощнее, чем когда-либо раньше, словно дерево тоже пробуждалось после зимней спячки с утроенной силой.