"Шаманы говорят, что это не просто болезнь земли, отец," – сказала Ла-Мэй вечером, когда они сидели у костра. Огонь, хоть и давал тепло, казался слишком маленьким, чтобы развеять сгущающуюся вокруг лагеря тьму.

"Я знаю, дочь. Кулан говорит, это древнее зло. Проснулось что-то старое, что спало под нашими ногами тысячелетиями," – ответил Баатар, его голос был тих. – "Наша сила – сила воина, сила духа – бессильна против него. Мы бьемся с тенью, которую не можем ранить."

"Но что мы можем сделать?" – спросила Ла-Мэй, сжимая в руке свой лук. Ее оружие, ее гордость, сейчас казалось простой палкой.

"Кулан и другие старейшины совещаются. Они ищут ответы в древних преданиях," – сказал Баатар. Он посмотрел на горизонт, где за горами, которые племя никогда не пересекало, лежал другой мир, мир легенд. – "Некоторые шепчутся о мире за горами. Мире, где люди владеют силой, отличной от нашей. Силой, что может двигать камни и вызывать молнии."

Ла-Мэй знала эти легенды. Они были частью их устного наследия, сказки о Культиваторах – полубогах, живущих в башнях из нефрита, владеющих мечами, на которых можно летать, и способных черпать силу из самого неба. Это казалось слишком далеким, слишком нереальным.

Но когда на следующий день несколько охотников не вернулись, а их изуродованные тела были найдены в нескольких лигах от лагеря, усыпанные странными черными кристаллами, стало ясно: ждать нельзя. Ползущая тень не собиралась останавливаться. Она пожирала их мир, и племя Детей Ветра медленно угасало вместе с ним. Нужно было искать помощь. Любую помощь.

Глава 3: Слова Шамана

После того как нашли тела охотников – или то, что от них осталось – воздух в лагере стал осязаемо тяжелым от страха. Ужас был не только в смерти, но и в ее жуткой, противоестественной форме. Черные кристаллы, словно злая изморозь, покрывали некогда живую плоть, и даже на расстоянии чувствовался холод и отталкивающий, гнилостный запах. Это было не дело рук зверя или врага, это было что-то чуждое самой жизни.

Вечером, под небом без звезд (даже звезды казались тусклыми и далекими), старейшины и воины собрались у большой юрты Великого Шамана Кулана. Кулан был самым старым и почитаемым членом племени, его глаза были слепы с рождения, но, как говорили, он видел мир духов яснее, чем кто-либо видел мир явный. Его юрта всегда пахла сушеными травами, дымом священных костров и чем-то неуловимо древним.

Ла-Мэй сидела тихо у входа, слушая. Отец Баатар был внутри, его низкий голос звучал напряженно. Воины говорили о том, что видели, их обычно крепкие голоса дрожали.

Затем заговорил Кулан. Его голос был старческим и хриплым, словно песок терся о камень, но в нем чувствовалась невероятная сила и мудрость веков. Слова Шамана всегда несли вес.

"Духи молчат," – начал он, и в этих трех словах была вся глубина их беды. – "Ветер не отвечает на мои призывы. Земля стонет, но ее голос заглушен. Это не гнев природы, дети мои. Это… осквернение."

Он медленно повернул голову, словно прислушиваясь к чему-то, невидимому для других. Слепые глаза, покрытые белой пленкой, казалось, устремлены вдаль, за горизонт.

"Тень, что ползет по нашим степям, не из этого мира. Она питается самой *жизнью*, самой *связью*. Она как ржавчина, что разъедает связь между землей и небом, между живым и духами. Наши копья пронзают воздух, потому что бьются с тем, что не имеет плоти в привычном нам смысле. Наши песни не достигают духов, потому что путь к ним перекрыт этой скверной."

В юрте стояла гробовая тишина. Люди степей привыкли к опасностям, к смерти, но это было нечто совершенно новое, нечто, что лишало их привычных инструментов выживания – силы воина и мудрости шамана.