– Может, нам лучше уехать подальше из города, если все беспорядки именно там? – не отставала от отца Первин.

– Я поговорил с начальником полиции. Ехать в Европейский квартал сейчас небезопасно. По мнению полицейских, это только начало беспорядков. По счастью, в город в связи с приездом принца стянули военных, они могут усмирить бунтовщиков.

– Понятно. – Первин сознавала, что отец прав. И еще он ни в коем случае не должен узнать о том, что случилось рядом с магазином Готорна, потому что в противном случае ей долго еще не позволят ходить по городу без сопровождения.

В ухе у нее загремел голос Джамшеджи:

– Скажи Мустафе, чтобы он открыл мою альмиру[22] на втором этаже, сложил в чемодан несколько костюмов на каждый день и один вечерний плюс лакированные туфли. Да, еще ночную сорочку и туалетные принадлежности. Ты сможешь сама собрать свои вещи?

– Ну конечно. – У Первин, как и у отца, был в Мистри-хаусе собственный шкафчик с выстиранной и отглаженной одеждой.

– Раз ты вернулась, я поеду выясню, что творится в отеле. Потом Арман заберет тебя из Мистри-хауса. Мустафа уже предупрежден, что должен будет поехать с тобой в качестве дополнительной защиты.

Первин попрощалась с отцом. Вспомнила свое обещание Каттингмастерам – поговорить со жрецом, написала короткое письмецо, положила в конверт, передала его Мустафе.

– На улицах опасно, но, может, кто-то согласится доставить это в Дунгервади? Супруги только что потеряли дочь и очень хотят, чтобы ее должным образом проводили в последний путь.

– Дочь?

Первин бросила на Мустафу грустный взгляд и произнесла имя, которое они обсуждали совсем недавно:

– Френи Каттингмастер.

– Девушка, которая приходила к вам в понедельник. Но как же так? – Морщины у глаз Мустафы стали глубже обычного.

– Я почти ничего не знаю, – прервала его Первин ради обоюдного блага. – Выясню все точнее после вскрытия. А пока нужно, чтобы за нее помолились.

Мустафа кивнул:

– Тут за углом работает Эрвард Фрамджи, а дом у него на Малабарском холме, рядом с кладбищем. Пойду узнаю, не возьмется ли он доставить. Если нет, отнесу сам.

Мустафа слишком настойчиво ее опекал, но как никто другой умел быстро и умело решать все проблемы. Первин поблагодарила его и пошла наверх, радуясь тому, что хотя бы одно дело, почитай, сделано.

Она зашла в изящную ванную комнату, отделанную зеленой плиткой, – пользовалась ею только она одна – и умылась, воспользовавшись двумя ведрами; прохладная вода и мыло прибавили ей бодрости. Вроде бы удалось смыть с кожи прикосновения тех негодяев, хотя и не забыть про их наглость. Эта травма и смерть Френи, в силу близости во времени, наложились друг на друга; какие-то подробности тонули в дымке, другие проступали с болезненной отчетливостью.

– Пора ехать, Первин-мемсагиб, – позвал Мустафа, когда Первин спустилась вниз, одетая в сари для приемов: фиолетовое, с блеском, из дорогой ткани пайтани[23], с золотыми пальмами на кайме.

Семейный шофер Арман открыл перед Первин дверь «Даймлера», но на лице его не показалось привычной улыбки. То ли он сам видел беспорядки в городе, то ли успел наслушаться от ее отца. Первин устроилась на заднем сиденье с портфелем, саквояжем и отцовским багажом. Мустафа – в руках у него была винтовка – сел впереди, рядом с Арманом. Посмотрел через плечо на Первин, вздохнул:

– Хотел бы я остаться с вами в отеле, помочь по мере сил. Но ваш отец считает, что за Мистри-хаусом необходим присмотр.

«Даймлер» катил по главным улицам города – зрителей на них не осталось. На тротуарах, точно каштаны после бури, валялись английские флажки.