Вскоре в нашем новом доме произошел ужасный скандал, оставивший после себя тяжелое чувство горечи, обиды и слез моего внутреннего птенчика.

Мы с мамой уже спали, отец почему-то долго не приходил с работы. Проснулась от громкого стука в дверь:

– Мам, стучит кто-то? – но увидев, что мама не спит, а молча лежит и слушает, в испуге замолкла. Но, не выдержав громыхания за дверью, повторила:

– Мам, ты что, а вдруг это папка стучит?!

– Он и стучит, но пусть идет туда, где был! – с непреклонной уверенностью в своей правоте ответила мама.

Заплакала, предчувствуя очередной скандал. Мать встала и, накинув халат, пошла отпирать дверь.

Разбуженный птенец внутри выжидающе затих, предчувствуя, что сейчас произойдет нечто ужасное, ведь отец поди сердит, что так долго не открывали.

Предчувствия не обманули, в сенцах раздались громкие крики брани. Затем мама, заскочив в кухню, пробежала мимо двери комнаты, где на кровати с шевелившимися от ужаса на голове волосами затаилась я, и в порыве необузданной ярости, схватив с печи чайник, она запустила его в дверь, где как раз появился отец.

Успев увернуться от летящего прям на него горячего чайника, он с проклятиями кинулся на маму. Та, как всегда, с дурацким бесстрашием приняла бой, вцепившись в густую шевелюру отца.

Позабыв о страхе, я металась между ними, пытаясь остановить драку, при этом на ходу натягивая на себя первое попавшее платьице.

Мама упорно не сдавалась и в состоянии праведного гнева не уступала папке в силе.

Наконец выдохшись, тяжело дыша, они отступили друг от друга.

Вдруг отец кинулся в комнату и зачем-то полез на шкаф, мама, подумав, что он хочет его повалить, тут же вцепилась зубами в его палец.

Пронзительно вскрикнув от боли, он ударом кулака оттолкнул мать, упал сам и, падая, повлек за собою огромный коричневый чемодан со стеклянными елочными игрушками. Озверев от боли в руке, он стал крушить все что попало в поле его зрения.

Тут уж испугалась сама мама. Подхватив меня на руки, она выскочила на улицу.

Дверь в сенцах успела захлопнуться, как тут же по ней что-то ударилось вслед за нами, при этом музыкально всхлипнув, рассыпалось.

Прошептала:

– Мое пианино.

Мама, еще крепче прижав меня к себе, заявила:

– Все, бежим в милицию. Он совсем озверел.

– Конечно пошли, – тут же согласилась я.

В милиции мы долго кого-то ждали, потом, посидев и успокоившись, мама передумала, и мы пошли обратно. Всю дорогу уговаривала маму не идти домой, а лучше к бабушке Нюре.

Но мама, погладив по голове, успокоила:

– Не бойся, доченька, все будет хорошо.

– А ты не будешь больше на него кричать?!

– Не буду.

И мы молча продолжили свой путь по темным неосвещенным улицам, пока, наконец, не выбрались на свою, где светились желтые фонари на высоких столбах.

Но перед нашей калиткой мой птенчик внутри снова забился в страхе, когда в темноте дверного проема появился отец с огромным чемоданом из-под игрушек. Он пытался замкнуть висячий замок, но перевязанный палец мешал.

В ужасе замерла: что будет?!

Но мама решительно подошла и, плечом бесстрашно оттолкнув отца, сбросила замок.

Затем, подхватив огромный чемодан, коротко бросила:

– Пошли! – вошла в коридор, включила свет и, открыв дверь на кухню, повернулась к нам: – Ну что вы там стоите?! Давайте заходите, не бойтесь!

Папка взял меня за руку и повел за собой в дом.

Опасливо двинулась за ним, но, споткнувшись о разбитое вдребезги игрушечное пианино, отпустила руку отца. Присев на корточки возле любимой игрушки, горько расплакалась. Папка виновато погладил по голове:

– Не плачь, Алла, я тебе новое, еще лучше куплю. Пошли.