Раствор для серебрения налили на подогретое стекло. Оно потемнело, но скоро начало светлеть.

– Видишь, это осаждается серебро, получится амальгама13 – самая главная штука в зеркале, – объяснил Какангел. – Давай лампу, посвети сквозь зеркало.

Он промыл новорождённое зеркальце водой и стал придирчиво смотреть в него. Контуры лампы были едва видны, зато контуры двух взволнованных носов и двух пар очков чётко отражались на гладкой поверхности. Какангел удовлетворённо угукнул.

– Ну что, готово? – Очертяка подпрыгивал от нетерпения.

– Нет еще. Нужно запечь.

– Как это? – растерялся Очертяка. Оно же не курица!

– Натюрлих14. Так надо. Прочнее будет, – Какангел осторожно размещал зеркальце внутри печи.

– А сколько ждать?

– Два часа.

Закрыв дверцу печи и облегчённо вздохнув, Какангел снял очки и краги.

– Пойдём пока выпьем кофейку, – предложил он.

– Я сам сварю, – Очертяка заторопился в дом, на ходу распутывая фартук и спотыкаясь.

После первой же чашки кофе Очертяка засуетился:

– А если оно уже испеклось? Пойду гляну.

– Прошло всего полчаса. Потерпи! – Какангел лежал на софе и расслабленно смотрел в потолок.

Но Очертяка не понимал спокойствия друга. Сейчас, когда долгожданное зеркало вот-вот станет его собственностью, он не мог терпеть ни одной лишней минуты. Вздыхая и не находя себе места, он беспрестанно поглядывал на часы и мучил Какангела вопросами: «Испеклось? Не пригорит?» В конце концов, Очертяка не выдержал и побежал в мастерскую. Там он уселся на раскладной стульчик прямо напротив окошка печи, уложил на круглых коленках бумажный кулёк с кюлотами и принялся жевать, не отводя взгляда от вожделенного предмета.

Когда Какангел пришёл в мастерскую, Очертяка, усеянный косточками от кюлотов, безмятежно спал, свесив набок уши. Какангел легонько подпихнул дружка, тот уселся, хлопая глазами. И тут же закричал:

– А зеркало?.. Зеркало не пригорело?

– Не может оно пригореть при 100 градусах! – Какангел выключил печь, надел мягкие варежки и почти не дыша достал зеркало.

Оно удалось на славу. Ровненький слой амальгамы радовал глаз.

– Ну что, все? Можно забрать? – вертелся Очертяка.

– Терпение, только терпение! Сейчас только лаком покроем…

– Давай я покрою! Где лак?

– Вот стоит на столе, в пульверизаторе15. Надень фартук и легонько нажми на рычаг…

Но Очертяка на радостях забыл об осторожности. Он схватил банку и нажал на рычаг что есть сил. Лак щедрой струёй ударил на зеркало и залил большую часть стола. Какангел подскочил к другу, пытаясь вырвать банку, и через секунду оба пушкана были забрызганы лаком от ушей до животиков.

Спустя час терпеливого отмывания Очертяка, наконец, взглянул в зеркало. Он увидел испуганные глаза под слипшимися бровями, разлохмаченные уши и подмятое лицо с остатками лака в самых ненужных местах. Он долго и молча разглядывал своё отражение.

Потом сказал:

– Странно все это…

Оставив зеркало на столе, он забрал портрет, подаренный Какангелом, и ушёл в свою комнату. Придя к ужину, он положил портрет и зеркало на подоконник и поглядывал на них, по-прежнему думая о чем-то своём. Тем временем Какангел находился в прекрасном настроении. Дело, которому он уделил времени и сил, удалось, и пушкан гордо отметил в Журнале Знаний и Умений: «25 марта сделали зеркало».

– Какангел, – не выдержал Очертяка. – Вот у меня вопрос. Почему на портрете я такой красивый, а в зеркале – не очень?

– Ты всегда красивый, дружочек, – улыбнулся Какангел.

– Нет, давай по-честному, – не успокаивался тот. – Ну почему?

– Ты вправду не знаешь?

– Знал бы, не спрашивал. На портрете у меня всегда кисточки на ушах красиво уложены, и брови причёсаны, и шёрстка блестит, и зубы белые, – Очертяка оторвал влюблённый взгляд от портрета и недружелюбно покосился на зеркало. – Ну, вот как это называется?