Один из презабавнейших случаев с Мистером Траблсом произошел однажды в спальне Сержа, пока тот, сидя на полу, изучал какие-то старые военные карты. Мистер Траблс прогуливался по шелковому покрывалу, наспех накинутому Сержем на кровать прямо поверх подушек, которые в сочетании с покрывалом образовали у изголовья большие покатые холмы. Дюймах в десяти от этих шелковых холмов располагался небольшой прикроватный столик, у которого было две круглых столешницы: большая вверху и маленькая внизу. Нижняя столешница была отломана от своей ножки и, не найдя времени, а скорее желания починить столик, Серж аккуратно положил столешницу на державшую ее прежде ножку и благополучно забыл об этом.

В тот самый момент, когда Мистер Траблс дошел до края холма и двумя передними лапами уже ступил на верхнюю столешницу прикроватного столика, Серж закончил изучать карту, выпустил ее края из рук, распрямил спину и поднял голову. Карта в одно мгновение, шелестя, скрутилась обратно в рулон и подпрыгнула, издав хлопающий звук. Мистер Траблс, как всегда, испугавшись незнакомого звука, потерял концентрацию, его задние лапы соскользнули с шелкового покрывала, гладкая шерстяная попа столкнулась с покатым слоем кровати и, только успев испуганно округлить глаза, он будто с горки полетел вниз, высоко задрав передние лапы над головой, как ребенок, поднимающий руки вверх от радости. Пройдя строго в промежутке между кроватью и столиком, кот с грохотом приземлился всем своим весом на сломанную нижнюю столешницу, она подлетела, рыжий бедолага, кувыркнувшись, рухнул на пол, столешница ударилась о верхнюю часть столика и шлепнулась обратно на кота. Мистер Траблс, ошарашенный такими внезапными изменениями положения своего тела в пространстве, непонятными звуками и летающими предметами, из последних сил вскочил на ноги и бешеными скачками умчался в неизвестном направлении под истерический хохот Сержа. И кто сказал, что кошки – это олицетворение грации?

Если Лувр открыт, в нем всегда есть посетители. С самого утра, как только открывается дверь музея, в него врывается горстка беспокойных туристов, похожих на взъерошенных воробьев. Они приходят первыми, чтобы постоять в одиночестве возле полотен великих мастеров и почувствовать что-то такое, чего нельзя почувствовать в шумном душном зале, переполненном незнакомыми людьми.

Как и в любое другое утро, смотрительницы музея уже заняли, зевая, свои непритязательные посты в виде скрипучих стульчиков в роскошных залах и коридорах бывшего королевского дворца.

Мадам Уни с сожалением поглядела на пустующее место на стене, где вот уже много лет привыкла видеть «Мону Лизу» кисти великого Леонардо да Винчи, которую она ласково называла Лиззи. Около месяца назад объявился в музее какой-то неслыханно богатый не то австрийский, не то немецкий князь, который сделал щедрое пожертвование на благо музея, а после пожелал получить копию портрета Моны Лизы в свою частную коллекцию и даже специально для этого выписал художника из Италии. Сама мадам Уни князя, разумеется, не видела, но много слышала о нем, благодаря чему совершенно ясно представляла себе его облик, походку и манеру говорить, будто и вовсе была с ним знакома. Невозможно было понять, кто первый из работников музея поведал о князе, но от слуха к слуху внешность его обрастала все новыми и новыми деталями. То говорили, будто он преклонных лет, с бородой, усами и прихрамывает на одну ногу, то наоборот, будто лицо у него молодое, без морщин и голос совсем мягкий, тихий, без хрипотцы. Но в остальном все сошлись на одном: кожа и волосы светлые, а глаза голубые, ясные.