Не первый раз происходили такие ситуации, в которых хомячиха оставалась наедине со своими эмоциями и не могла ни с кем поговорить. Первое время она пыталась делиться с Колючкой, но тот отпускал язвительные и злобные фразочки, думая, что его обвиняют, поэтому Фрикиш прекратила рассказывать. Друзей в деревне, которым она готова была открыть душу, у нее не было. Оставалось сбегать в работу. Так и сейчас, придя домой, она нашла серп и стала его точить. Наступило время урожая, можно косить и убирать, что отлично ей удавалось. Точильный камень выбивал искры из серпа, а казалось – это искры гнева в душе у хомячихи выбиваются наружу. Когда она вышла, на небе сгущались тучи, но гроза только приближалась. Был шанс выплеснуть всю злость, чтобы, когда хомяк вернется, не накричать на него. Фрикиш стала косить пшеницу, золотые колосья падали под ее ловкими лапами, а шерсть уже через несколько взмахов намокла и потемнела. Шкурка у хомячихи и так была темно-коричневая с подпалинами, но сейчас выглядела совсем черной. Глаза ее яростно горели, она смотрела куда-то вдаль, не следя за движениями лап. Может, наказывала сейчас в фантазии хомяка. Когда дыхание начало сбиваться, а тучи на небе сгустились еще сильнее, Фрикиш затянула песню:

Под песню работа спорилась всегда лучше. Голос у хомячихи был громкий, красивый. Песня неслась далеко вперед, а потом перемешалась со звуками дождя. Но вода не испугала хомячиху, и пока лапы держали серп, еще несколько минут в потемневшем мареве из капель и пшеницы мелькала светлая полоска металла. И только совсем вымокнув и утомившись, Фрикиш пошла домой, не замечая, как сильно плачет вместе с небом.

***

Писатель за столом потянулся. Ему бы хотелось продолжить текст, но текст не хотел продолжаться. Герои грустили и разбегались, плакали и страдали, а ведь не этого он ждал изначально. Предполагалось веселье, счастье, радость, мокрые носы и звонкие поцелуйчики. А тут один хомяк обидел другого, и они разошлись в разные стороны. И кто знает, насколько далеко они уйдут по сказочному континенту? Чай в чашке горчил, нити вдохновения обвисли, а листы рядом с печатной машинкой из белых и притягательных стали какими-то желтыми и несимпатичными. Да и шея… шея затекла.

Встав из-за стола, писатель прошелся по кабинету. Кружившая ранее в воздухе пыль, сияющая в солнечном свете, теперь просто лежала по углам. Стекло стало грязным от проходящих дождей, хмурость и хмарь перекатывались за окном, постепенно проникая в комнату и погружая ее в серость.

«Так дело не пойдет», – решил для себя писатель. Но что может человек, казалось бы, обладающий непререкаемой властью, в придуманном мире? Ведь на самом деле персонажи самостоятельны, и обладают гораздо большей волей. Их можно заставить что-то делать, но через пару шагов они начнут сопротивляться, потом доберутся до крана с вдохновением и перекроют его в отместку надолго. Нет, с ними нужно договариваться. Но как? Писатель очень хотел помочь увидеть любовь своим хомякам.

Он снова сел за машинку, тонкие пальцы быстро застучали по клавишам – идея пришла безумная, свежая, живая. И вот через несколько секунд клавиши задвигались сами, а за столом никого не было. Писатель превратился в сияющий синий огонек и растворился на бумаге.

– Какое странное ощущение! – раздалось в пустой и темной пещере.

Легкое, голубое свечение во тьме казалось неестественным и подозрительным. Увидь его кто-то, возможно, испугался бы. Но свечение, висящее на высоте полуметра, двигалось по коридору в одиночестве. Маленький шарик осторожно выскользнул из-за угла и полетел, осматривая стену. Выглядело так, как будто он осматривал стены. В одном месте он остановился. Обнаружив на стене то ли надпись, то ли рисунок, шарик издал звук «блум», на секунду стал ярче и потом вернулся в свое прежнее состояние, полетев дальше по коридору.