– Прямо как боярин, – подумала Елена Федоровна. Сейчас скажет: Зачем пришли?

– Так в чем дело? – спросил Долгун. – Зачем пришли?

– Мы хотим сказать, – начала Елена Федоровна, – что решение об исключении…

– Это кто – мы? – перебил ее Долгун. – Вы, что ли? Тогда так и говорите – я.

– Это хамство меня просто потрясло, – рассказывала на следующий день Елена Федоровна своей кузине. – Я старше его чуть ли не в два раза, а он со мной так разговаривает! Ну, ты понимаешь, что со мной стало.

Действительно, все в Елене Федоровне возмутилось, кровь прилила к лицу и она медленно с расстановкой сказала: Вы нас сейчас выслушаете. А если не хотите, с вами будут разгова-ривать другие.

Какие такие другие – Елена Федоровна сказать не могла. Просто у нее так получилось – от бессилия и возмущения. Но что-то было в ее тоне, что насторожило Долгуна. Да и про подземный кабель он, кстати, вспомнил.

– Ну? – сказал он. – Что там у вас ко мне?

– У нас к вам вот что, – сказала Елена Федоровна. – Прекратите выселение Константинова и Стружкиных. Решение собрания принято с нарушениями.

– С нарушениями, с нарушениями! – закричали Стружкины, а Иван Самсонович закивал головой.

– Такие случаи требуют единогласного голосования, – продолжала Елена Федоровна. – А его не было.

– А я не виноват, что вы на собрания не ходите.

– У меня была уважительная причина, – не растерялась Елена Федоровна. – Я болела. Могу предъявить больничный лист. А баба Поля, между прочим, воздержалась.

– Ну и где ваша баба Поля? Да у нее самой документы не в порядке, потому и воздержалась! И вообще вот что, – сказал Долгун. – Решения никто не отменял, никаких нарушений ни один суд не усмотрит. Документы все у меня на руках. Завтра начинаем снос домов. Участки больше не являются собственностью Константинова и Стружкиных. И, кстати, никогда не являлись. Что-то непонятно?

– Как это не являются? А кто на них работает? Пушкин, что ли? – закричали Стружкины.

– Да, правда, ведь они все взносы плотют! Уймись, Иваныч! – крикнула Клавдия Петровна, и Елена Федоровна её поддержала:

– Они регулярно платят взносы, они работают, они там живут, наконец! Как же вы можете так поступать? Ведь им некуда идти! Это несправедливо! – Елена Федоровна перевела дух и хотела сказать еще что-то, но тут встряла Долгуниха.

– Вот уж не говорите! Толя и так долго ждал. Времени у них было предостаточно. Могли и документы оформить, и жилье подыскать! – безапелляционно заявила она.

– А ты молчи, тебя не спрашивают! – закричала Клавдия Петровна. – Тебе двенадцати соток мало! Ты еще захапать хочешь! Ишь, дворец себе построила, принцесса!

– Завидуйте, завидуйте, Клавдия Петровна! Мы с Толей еще не то построим, а вы все в своей халупе сидеть будете!

– Ах ты, мерзавка! – взревел Иван Самсонович. – Да если б я столько наворовал, я бы еще не то построил!

– Это я наворовал? Докажите! – закричал Долгун.

– Да чего доказывать, все и так знают!

– Нет, докажите!

В пылу ссоры, которая становилась все громче, никто не заметил, как подул ветер, потемнело и упало несколько капель. Но никто не обратил на них внимания. Только рыжая кошка, которая бродила где-то по участку, вспрыгнула на крыльцо председательского дома, чтобы спрятаться от дождя.

Между тем спор продолжался, и каждый старался перекричать других.

– Как вам не стыдно? – повторяла Елена Федоровна. – Что с ними будет? Как вы с такой тяжестью на душе жить будете?

– Не ваша забота! – отвечала Долгуниха.

– Окстись! – кричала Клавдия Петровна. – Креста на тебе нету! Живых людей из дому выселять!

– Как же можно? – вторил ей Иван Самсонович.