Однако, прежде чем пояснить, в чем существо романа «Записки учителя фехтования», следует коротко рассказать о том, что предшествовало его появлению и какими были связи Дюма с Россией.

«Отношения Дюма с Россией, – писал Андрэ Моруа в книге „Три Дюма“ (М., 1905, с. 338), – восходят ко времени его первых шагов в театре. С 1829 года в Петербурге с успехом шел „Генрих III и его двор“. Великий актер Каратыгин играл роль герцога Гиза, его жена – герцогини Екатерины. Затем, после того, как Каратыгин перевел „Антони“, „Ричарда Дарлингтона“, „Терезу“ и „Кина“, драматургия Дюма произвела в России настоящую литературную революцию. Чтобы увидеть пьесы Дюма, в театры повалила знать».

Кин и Антони, объявившие войну ненавистному им обществу, противники брака, и, разумеется, сам Дюма, сделавший их резонерами своих взглядов, тревожили официальные правительственные и литературные охранительные круги и церковных иерархов, стоявших на защите православия, самодержавия и народности. Церковников поддержал Гоголь, холодно отозвавшийся о Дюма и его творчестве, а Белинский и Герцен, напротив, восторженно хвалили его.

Внимательно следя за событиями, происходившими в России, Дюма – убежденный либерал и демократ, – справедливо считал империю Николая I страной рабов, угнетенной самодержавным деспотом. Результатом таких взглядов и настроений Дюма стало появление в 1840 году романа из русской жизни «Записки учителя фехтования», в основе которого лежали рассказы учителя фехтования Гризье, полтора года прожившего в Петербурге. Среди его учеников был красавец-кавалергард Иван Алексеевич Анненков, женившийся на бедной модистке, двадцатичетырехлетней француженке Полине Гебль. Однако, против этого брака восстала свекровь Полины, мать ее мужа, – богатая и властная московская барыня, державшая одной дворни полторы сотни человек.

Она не признала этот брак даже после того, как поручик Анненков, осужденный по делу декабристов на двадцать лет каторги, был сослан в Восточную Сибирь и к нему приехала жена, принявшая православие и ставшая Прасковьей Егоровной Анненковой. Она проделала по бездорожью путь во много тысяч верст, не зная русского языка, пробиваясь сквозь метели и страшные холода. Она всю жизнь посвятила своему мужу, поддерживая его в самые трудные минуты.

Рассказ в романе ведет Гризье, которого Дюма делает свидетелем многих событий в Петербурге, в том числе и казни декабристов, которая была написана романистом беспощадно натуралистично.

Роман был переполнен экскурсами в историю России и ее главные исторические деятели были охарактеризованы автором крайне негативно. Здесь и рассказ о Ледяном доме, в котором погибали от холода рабы императрицы Анны Иоановны, и сцены убийства Петра III, и распутство Екатерины II, доводившейся Николаю бабушкой, и безжалостное, жестокое убийство отца Николая императора Павла I, и дикие картины произвола и мучительства Великого князя Константина Павловича – старшего брата Николая, представленного в романе, в полном соответствии с правдой, трусливым насильником и убийцей, уверенным в своей безнаказанности.

Разумеется, роман «Записки учителя фехтования» был немедленно запрещен к переводу и публикации в России.

Однако, следует иметь в виду, что все это было двадцать лет назад, а шел уже 1858 год, на российском престоле четвертый год восседал новый царь – Александр II, хотя и доводившийся покойному Николаю I сыном, но уже не воевавший с Францией и готовивший серьезные государственные реформы в либерально-демократическом духе.

«Путешествовать, – писал Дюма, – это жить в полном смысле слова; это забыть о прошлом и будущем во имя настоящего; это дышать полной грудью, наслаждаться всем, овладевать творением, как чем-то тебе принадлежащим, это искать в земле никем не открытые золотые рудники, в воздухе – чудеса, которых никто не видел; это пройти следом за толпой и собрать под травой жемчуг и алмазы, которые она, несведущая и беззаботная, принимала за хлопья снега или за капли росы. Многие прошли до меня там, где прошел я, и не увидели того, что увидел я, и не услышали тех рассказов, которые были рассказаны мне, и возвращались они, не наполнив своих рук тысячами поэтических сувениров, освобожденных порой с большим трудом от пыли прошедших столетий».