– Что любви по знакомству не бывает…

Ира даже немного растерялась. Потом хмыкнула:

– Может, и верно. Так я ведь и не про любовь… Как съездил-то?

– Нормально.

– Какой-нибудь симпозиум по методологии преподавания ученикам третьего класса природоведения?

– Почти. Конференция по экологии полярных морей.

– А ты-то как в такой теме оказался?

– Совершенно случайно. Лет двадцать назад сел в электричку до города Диксон, а обратного билета в кассе не оказалось.

– Ну и?

– Ну и ничего! Приходится теперь вот по всяким конференциям и семинарам мотаться. На пенсии покоя не дают! Да ты вот еще предлагаешь жениться на кассирше с минимумом целлулита, – потом я еще долго не мог понять, смеется ли она надо мной, или нет, с недоверием выспрашивая, правда ли, что я по полгода жил сам-пять с лайками на метеорологической станции и плавал на настоящем атомной ледоколе. – И в водолазном скафандре нырял при минус тридцати? – восклицала она, рассматривая фотографии.

– Это на воздухе минус тридцать. В воде теплее.

– А я-то все думала, откуда у тебя столько ракушек! Так это все правда?

– Что – правда?

– И нерпу ел?

– Ел, ел! – ворчливо подтверждал я.

– Ну, и как она?

– Да никак!

– А с виду… – она критически озирает мою физиономию, – да, видуха у тебя, честно говоря, совсем не как у методиста станции юннатов. Не случайно я тебя за маньяка приняла. Слушай, бороду можно пощупать? Вау, и правда жесткая! С тобой и целоваться-то, наверное, опасно для кожных покровов! Получается, ты у нас настоящий Паганель. Персонаж Жюля Верна! Я тебя так и звать буду, можно? А давай, ты придешь к нам в группу и ребятам все расскажешь!

– Что расскажу?

– Ну, как жили вы там, на полярной станции.

– Да никак. Сидишь себе в теплушке и сидишь. Смотрите рекламу, там все показано!

– Но ведь холодно?

– Холодно… Иногда.

– Так ведь, кажется, сам Андерсен говорил, что холод – это единственная вещь, к которой невозможно привыкнуть.

– Не Андерсен, а Амундсен, – поправляю я ее.

– Все равно. И белые медведи. Ты белых медведей видел? Какие они?

– Белые.

– Страшные?

– Не знаю. Там, все-таки, действительно было холодновато. Не до белых медведей. Точнее, не до страха. Кому это сейчас интересно?

– Да всем интересно! – Ирина загорелась новой идей. – Тут половина народа не верит, что все было на самом деле, думают, так, пиар такой был, а тут – ты, живой! У тебя унты есть?

– Есть.

– Вот, унты покажешь! – в общем, расстались мы еще большими друзьями, чем были перед моим отъездом. На хорошеньких девушек просто невозможно подолгу сердиться. К тому же через пару дней я действительно зашел после занятий в университет и на импровизированной «встрече поколений» рассказал девчонкам из ее группы (ребята не пришли) про свое северное житье-бытье. Про то, как заблудился вместе с геологами в таймырской тундре. Как тонул на сейнере, который должен был перебросить нас на Новую Землю. Как Коля Мокшанцев промазал последним патроном по нерпе, и мы полмесяца варили похлебку из ремней и жевали какие-то мерзлые корешки, выкопанные из-под снега. Еще про что-то. Возможно, им было немного интересно. Для меня – все какой-то просвет в моем лишенном смысла существовании.

К тому же Ирке это дало повод еще пару раз зайти с подругами ко мне домой, попить чаю, посмотреть ракушки и фотографии. Во время второго визита она особенно вкрадчиво ластилась и, задержавшись после ухода других девушек, ненароком поинтересовалась, до какого времени я буду на следующий день на работе. Я вспомнил про оставленный ей ключ, на сердце потяжелело.

Но что делать? Если не удалось разжечь по жизни собственного костерка, придется греться возле чужого. Честно глядя ей в глаза, сообщил, что дольше 18:00 не выдержу – мороз. Плутовочка ловко чмокнула меня в щеку и пошла в прихожую, торжествующе покачивая бедрами.